Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

старосту с первого дня их знакомства, когда они вместе принимали ребенка. С тех времен родов было много, и Эстер была благодарна за стоическую помощь Марты. Но сегодня та была в полной панике. Эстер замутило при мысли о том, чем эта паника вызвана. В больнице эсэсовец сказал: «Это рабочее гетто, только для работающих людей». А кто не работает? Дети!

«Не может быть!» – подумала Эстер, но тут же перед ее глазами встал эсэсовец, выбросивший господина Беккера из окна с такой легкостью, словно это был мусор. Для этих людей нет ничего невозможного. Она взяла у Марты ее младшего, и они пошли на площадь.

Здесь собралось почти все гетто. Эстер оглянулась в поисках Филиппа, но разглядеть одного человека в такой толпе было невозможно. Румковский уже поднялся на сцену и откашлялся. На сей раз даже он казался подавленным. Эстер, не переставая, гладила малышку Зиллу по голове, ожидая слов старосты. Тот поднял руку, и наступила напряженная тишина.

– Сегодня гетто пережило тяжелый удар, – мрачно сказал он.

Румковский оглядел толпу. Он вцепился руками в трибуну, словно ноги его не держали.

– Они потребовали у нас самое дорогое – детей и стариков.

– Нет! – ахнула Марта. По площади разнесся мучительный стон.

Эстер искала слова, чтобы утешить подругу, но все было бесплодно. Конечно, он ошибся, только не детей. Она пыталась сосредоточиться на выступлении, но слова старосты были невыносимы ни для мужчин, ни для женщин.

– Я старик, мне остается лишь протянуть руки и молить: «Братья и сестры, дайте их мне! Отцы и матери, дайте мне ваших детей…»

Марта упала на колени, вцепилась в детей, слепо зашарила руками, чтобы найти Зиллу. Эстер наклонилась, чтобы передать ей ребенка. Она вполуха слушала, как Румковский говорит о полученном приказе выслать более двадцати тысяч евреев. Ему и совету пришлось принять тяжелое решение, кого включить в списки.

– Мы думали не о том, скольких мы потеряем, но о том, скольких спасем, – голос его превратился в мучительный стон. – Я не смогу утешить вас сегодня. Я пришел, как грабитель, забрать у вас самое дорогое. Я должен выполнить этот страшный, кровавый приказ. Я должен отсечь руку, чтобы спасти тело. Я должен забрать детей. Если я этого не сделаю, других тоже заберут.

Он продолжал говорить, как старался переубедить нацистов, но его уже никто не слушал. Все слышали только страшный вопль из ада: «Отдайте мне ваших детей, отдайте мне ваших детей, отдайте мне ваших детей».

Глава двенадцатая. 12 сентября 1942 года

ЭСТЕР

В гетто воцарилась зловещая тишина. Сегодня был праздник Рош Хашана, но никто не праздновал. За семейными столами не собирались семьи. Есть никто не мог. По улицам не бегали дети, не созывали друзей, не кидались камешками и не играли в игры. Старухи не сидели на ступеньках, наблюдая за малышами и чистя жалкие овощи на ужин. Не плакали младенцы. Рыдали лишь матери, из чьих рук их вырвали.

Всю неделю еврейская полиция и их хозяева из СС терроризировали гетто, выискивая тех, кто не был зарегистрирован на работе. Они врывались в дома, хватали людей, вытаскивали детей с чердаков, младенцев из бочек, ящиков и колодцев – отовсюду, где их пытались спрятать. Они протыкали штыками все матрасы и диваны, стреляли в стены, посылали собак в подвалы и сараи. Улицы, ведущие в Марысин, заполнились напуганными детьми, цеплявшимися за руки бабушек и дедов. Каждый день зловещие поезда уносили их прочь.

Теперь в осеннем воздухе раздавались лишь стрекот швейных машин, лязг штампов и шум ткацких станков. Гетто работало, чтобы выжить, хотя уже никто не знал, хочет ли этой жизни. Зачем жизнь, когда нет поколения старшего и нового, которое придет после? Ради чего работают люди – чтобы выторговать еще несколько дней этого жалкого несуществования?

Некоторым удалось уцелеть. Рут и Сара вчера выбрались из своего убежища и снова были дома, но Марта ушла – она не отпустила детей на поезд одних. Ной сидел в углу, ерошил свои темные кудри и плакал. Он пытался последовать за своей семьей, но его жестоко вытолкнули из переполненного товарного вагона. Широкие плечи Ноя были слишком ценны для нацистов, чтобы позволить ему уйти с его близкими…

Вся семья собралась за столом, но есть никому не хотелось.

– В следующий раз заберут нас, – сказала Рут. Голос ее дрожал, но держалась она уверенно.

– В следующий раз, – повторила за ней Сара, глядя в пол. – Эстер, ты должна уйти. Вы с Филиппом должны уйти, как Лия. Я готова умереть, лишь бы вы выбрались.

– И я, – кивнула Рут. – Тысячу раз.

Мужья обняли своих жен, торжественно кивая.

– Мы свое прожили, – сказал Мордехай. – У нас была юность, были дети, мы прожили долгую счастливую жизнь… А вы так молоды… Эстер, свяжись с Аной и Бартеком. Выбирайтесь отсюда и живите – за себя, за нас, за детей, которые станут нашим продолжением. – Он воздел руки к небу и дрогнувшим голосом произнес: – Пожалуйста! Вы должны попытаться – ради нас!

Эстер посмотрела на Филиппа. До сих пор она не пыталась выбраться, зная, что нужна тем, кто остался в гетто. Но зачем нужна медсестра, если нет пациентов? И акушерка без матерей? И все же сами мысли о бегстве вселяли в нее чувство вины. Филипп обнял ее теплой рукой и нежно поцеловал в губы.

– Пора, – сказал он. – Пора, Эстер.

Она покачала головой. В ее глазах стояли слезы. Но она не представляла, что делать дальше. Все знали, что выход только один.

– Пора, – согласилась она.

Глава тринадцатая. Февраль 1943 года

АНА

Ана открыла скромную картонную коробку и в сотый раз проверила все детали. Над убедительно польским именем «Эмилия Новак» красовалась фотография Эстер с самым торжественным выражением лица. Эмилия числилась доброй католичкой из Лешицы, работавшей в Варшаве медсестрой. У Аны были знакомства в тамошней больнице еще со времен учебы в акушерском училище, поэтому она сумела обеспечить Эстер-Эмилии достоверную легенду. Они с «Филиппом Новаком», прибыв в столицу, знали, куда пойти.

Непонятно было, стоит ли записывать Филиппа портным, учитывая, что большинство портных в Лодзи были евреями. Но ему была нужна работа, а в Варшаве имелось немало тайных ателье, поэтому его записали жителем Варшавы, прибывшим в Лодзь за материалами. В их документах не хватало лишь отпечатков пальцев – они должны были оставить их самостоятельно, как только удастся выбраться из гетто – если удастся.

Ана сложила документы и со вздохом убрала их в коробку. Они в четвертый раз планировали бегство молодой пары, и снова все сорвалось. Отличный плотник из подполья сделал в одной из телег, которая доставляла и вывозила товары из гетто, двойное дно, и за последние два месяца этим способом выбралось немало людей, но это было непросто. Обычно телеги прибывали в гетто, груженные овощами, и вывозили товары, изготовленные в мастерских. Но в первые месяцы 1943 года количество беглецов выросло, и еврейская полиция и эсэсовцы стали очень тщательно проверять телеги. Часто было просто невозможно выбрать момент, чтобы беглецы могли укрыться в тайном отсеке.

Четыре раза Ана с тревогой ожидала появления телеги в переулке, и четыре раза возница с виноватым видом проезжал мимо. Она уже начала думать, что