Двор на Поварской - Екатерина Рождественская

«Пошли!» – видимо, отвечал колобок, и они вдвоем отправлялись к заранее приготовленной огромной доске, щедро посыпанной мукой. Поля снова чуть припудривала тесто и резала его на маленькие детские колобки, которые, в свою очередь, тоже должны были полежать отдохнуть. И вот, колобочки уже раскатаны и с радостью принимают в свои объятия фарш, который со вчерашнего дня томится в холодильнике. Он простой – провернутое постное мясо, говядина с бараниной, с мелко-мелко нарезанным и поджаренным луком. И – внимание! – в серединку каждого пирожка обязательно клался маленький кусочек сливочного масла! И начинались лепиться пирожки. Поля всегда их ваяла сама и никого до этого важного дела не допускала. Пирожки были в палец длиной с тремя высокохудожественными защипами – настоящее произведение искусства! Пока они лепились, в огромную нашу синюю чугунную гусятницу наливалось растительное масло и начинало разогреваться на медленном огне. А потом был торжественный спуск в раскаленное масло первого пробного пирожка, как спуск на воду какого-нибудь важного военного судна! Поля двумя пальцами держала пирожок за хвостик, медленно и аккуратно опускала его в кипящее масло и смотрела, как он играет на плаву в масляных пузырьках, как румянится его донышко. Потом ловко переворачивала его и, как малый ребенок, гоняла вилкой по гусятнице, пока тот, наконец, не приобретал нужный вид. И вот пирожок выносился на блюдечке Яше или Лидке с Идой на пробу, хотя Лида и Ида умели печь и не хуже, а уж если вставали к печи все втроем, то накормить могли всю округу! Поля сама никогда не пробовала, да и редко ела то, что готовила, – может, глазами «наедалась», может, берегла для других. Сама предпочитала пищу простую и суровую: вареную картошку, вяленую рыбку и свежие овощи.

Девчонки с гордостью разносили полные тарелки по соседям – не по всем, конечно, избранным, с радостью принимали ответные дары, откусывали по кусочку и несли по своим норам.

Придя к мамкам и поев, девчонки, Алла с Зизи, снова выходили во двор – там была вся их жизнь! И опять по делам – шли куда-то в глубину, через арки, на задний двор, смотреть, как большие писатели играют в большой теннис. Часто им удавалось сбегать за далеко улетевшим мячом и красиво подать его взрослым дядям. Девчонки тогда чувствовали свою значимость, понимали, что нужны, что без них игра не пойдет, вот и сидели часами на корте, с удовольствием выполняя миссию побегушек-подавальщиц, гордились этим. А потом, когда надоедало или когда игроки расходились, залезали по черной лестнице высоко-высоко на зеленую жестяную крышу Олсуфьевского дома, где теперь ресторан ЦДЛ. Лезли рискованно, опасно, но привычно цепляясь за железную вертикальную лестницу, с радостью поднимаясь из своих сырых подвалов в вышину – им так всегда хотелось ближе к небу, которого не видно из их окон, ближе к солнцу, которое греет других, да чтоб на Москву посмотреть, за прохожими понаблюдать. Девчонки устраивались в укромных ложбинках у труб и выступов и загорали на тщедушном московском солнышке там, на высоте, где никто, кроме птиц, ветра и дождя, им не мешал. А еще любили подсматривать во все глаза, как внизу, за высоченной стеной в огороженном, не видном с улицы дворике, через дом, американские дети играют в салочки.

Старый особняк с красивыми окнами, где играли иностранные дети. Именно отсюда подглядывали Алка с Зиной

Дети, по их девическому мнению, должны были быть обязательно американскими (никакая другая страна этим мальчишкам внешне не подходила) – в модных коричневых бриджах, гольфах, рубашках и бежевых куртках с накладными карманами, с кепками на головах. Девчонки, в принципе, знали, что там, за высоченной кирпичной стеной, живут какие-то дипломаты, их было много на Поварской, почти все красивые особняки были отданы иностранцам, и на своем военном совете Алла с Зиной решили, что эти мальчишки – точно американцы. А как-то проходя по улице мимо их огромного дома, увидели, что с балкона свешивается большущий красный флаг с черными полосами, еще ни разу ими не виданный. Спросили у дворовых, что за страна такая со странным флагом – оказалось, Германия. Но до войны еще было время, год, чуть больше, и девчонок тогда скорее интересовали мальчишки, а не этот красный флаг – красных в то время было много, подумаешь. Вот и повадилась русская мелочь подглядывать за иностранным государством в лице тех аккуратно одетых мальчишек. Но случилось страшное: их застукали на крыше за этим самым позорным шпионским делом.

Однажды, когда они лежали в засаде на русско-немецкой границе и следили за ребятами в кепках, которые играли в мяч, пришли чинить крышу. Наши лазутчицы вжались в облезлые жестяные листы, но все равно были замечены. Они отвернулись от злых рабочих и закрыли лица руками, решив, что если они на рабочих не смотрят, значит, и дядьки не видят их. Но не тут-то было. Рабочие на минуту опешили от такого неожиданного сюрприза и попытались оторвать девчонок от крыши. Но наши партизанки были цепкими и до последнего держались за любые выступы. А как поняли, что их уже вконец рассекретили, схватили и куда-то уносят, начали верещать ультразвуком, спугнув в воздух всех голубей в округе. Но голуби – это было не самое ужасное. На крик подняли головы иностранные дети, а из немецкого государства прибежали и взрослые. Они увидели на крыше соседнего дома трех взрослых мужиков с подозрительной амуницией и непонятными инструментами на поясе и двух мелких девочек, которые безумно орали и пытались вывернуться из их крепких рабоче-крестьянских рук. Это был полный провал советской шпионской сети. Девок рассекретили окончательно. Самое страшное, что скандал местного значения перерастал в конфликт с международным уклоном, и к родителям девчонок на следующий день пришли люди в черных костюмах, а в конце тридцатых годов люди в черных костюмах негласно считались ангелами смерти.

– Киреевская Лидия Яковлевна? – Ангел был с усиками, как у Гитлера, но пока этого не знал – год был сороковой.

– Да, – тихо произнесла Лидка, и сердце ее ушло в пятки. – Аллуся, иди к бабушке! – Быстро отослала она дочь, словно Поля могла ее лучше защитить.

– Можно войти? – Мужчина пока был вполне вежлив и все откидывал назад голову, словно пытаясь Лидку повнимательней рассмотреть.

– Да, конечно, проходите, – Лидка посторонилась и пропустила ангела в черном в подземелье.

– Вы работаете в Московском театре оперетты? Ваш муж, Киреевский Борис Матвеевич, сейчас в командировке в Сыктывкаре? Ваша дочь, Киреевская Алла Борисовна, 1933 года рождения, проживает с вами? Здесь же, по адресу улица Поварская, 52, живут ваши родители и брат, правильно?

Ангел в черном говорил бесстрастным, спокойным голосом, ничуть его не повышая, словно читал наизусть скучную, но очень важную книгу. Этот монотонный голос уничтожал сам по себе, убивал, звучал, как приговор перед расстрелом. Лидка безумно испугалась. Ангел закурил и замолчал. Он мощно втягивал дым, раздувая ноздри, а пепел непривычно стряхивал назад через плечо, на пол. Вроде как это делал совсем и не он. Втянув, наконец, всю сигарету в себя, ангел с усиками продолжил.