Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Корабль с Цезарем на борту, державший курс на Родос, был захвачен киликийскими пиратами близ острова Фармакуссы. И там случилось то, о чем можно прочитать в любой хрестоматии по истории Древнего Рима. Пираты потребовали с «потомка Венеры» выкуп, оценив его голову в двадцать талантов — сумму, немалую, по тем временам. Один серебряный талант равнялся шести тысячам римских денариев. Один денарий (символом которого была латинская литера «Х», означавшая также цифру «10», поскольку в денарии первоначально содержалось десять медных ассов) равнялся четырем сестерциям.

Римский денарий (динарий)

В эпоху Цезаря рядовой легионер получал один денарий жалованья в день. Однако Цезарю, преисполненному горделивого патрицианского тщеславия и ценившему свою особу неизмеримо выше, столь ничтожная сумма, как сто двадцать тысяч денариев, показалась не достойной его головы. Он заявил немало озадаченным пиратам, что сам оценивает свою голову гораздо выше — не меньше, чем в пятьдесят талантов, или триста тысяч денариев — и тотчас же разослал посланцев по соседним прибрежным городам собрать означенную сумму. О том, должны ли были города ему эти деньги одолжить, подарить, или же Цезарь умудрился их каким-то образом шантажировать «на расстоянии», пребывая в пиратском плену, история — увы! — умалчивает (а как интересно было бы это узнать!)…Пока же ошарашенные города (да и посланцы Цезаря) потели от усердия, кое-как наскребая по своим «сусекам» затребованную им сумму выкупа, наш Гай Юлий сорок (или тридцать восемь) дней пользовался гостеприимством оказавшихся не менее учтивыми и вежливыми, чем Джек Воробей, пиратов Эгейского моря, не только оставивших знатному и платежеспособному пленнику его врача и двух слуг, но и с завидным терпением покорно внимавших его поэтическим и риторическим излияниям. При этом Цезарь не упустил возможности как бы в шутку заявить им, что, получив выкуп и выйдя на свободу, не замедлит распять их на крестах.

Должно быть, пираты сочли, что у попавшего им в руки заносчивого знатного молокососа с безмерно завышенной самооценкой, крайне невоздержанного на язык, явно «не все дома», и потому позволили ему делать и говорить, что хочет (на манер шута), просто из любопытства, чтобы посмотреть, до каких еще чудачеств он дойдет, и найдутся ли другие чудаки, готовые отвалить за него затребованную громадную сумму.

Как бы то ни было, выкуп был доставлен в установленный срок и в полном размере. Экстравагантный молодой господин вежливо попрощался с пиратами и сразу же отправился в Милет. Прибыв в этот древний порт малоазийских греков (чьему разорению персидским царем Дарием I — предком Митридата VI Понтийского — эллинский трагик Эсхил посвятил некогда одну из своих известнейших трагедий — «Милет», наверняка входившую в круг чтения Гая Юлия и других молодых нобилей, получивших классическое образование), Цезарь собственной властью, не ставя в известность римского наместника провинции, набрал небольшую «частную армию» и посадил ее на снаряженную им пару кораблей. Вот как много значил в тогдашнем запуганном римлянами Средиземноморье сам факт его принадлежности к римскому нобилитету (вкупе с соответствующим поведением, разумеется). Цезарь долго не мешкал. Он ведь отлично знал, где ему искать «приютивших» его на долгих сорок (или тридцать восемь) дней морских разбойничков. «Потомок Венеры» направил к пиратскому острову бег своих кораблей, взял пиратов в плен и приказал распять их на крестах, как обещал. «Слово мясника!». Правда, согласно Светонию, «мягкосердечный» Гай Юлий в последний момент смилостивился и распорядился заколоть схваченных морских разбойников перед распятием, чтобы они не мучились…Захваченную у казненных им пиратов богатую добычу «восстановивший справедливость» Цезарь и не подумал сдать государству, но счел ее «своей законной прибылью», и, таким образом, завершил начатую им на свой страх и риск малую «частную», или, если угодно — «личную», войну не только победоносно, но и «с хорошим наваром». Вернул ли Цезарь выкупившим его у пиратов средиземноморским городам внесенные теми за его голову деньги? Об этом исторические хроники нам ничего не сообщают. «Темна вода во облацех», как говорили в таких случаях у нас на Святой Руси…

12. Цезарь «ждет у моря погоды»

После этой решительной, молниеносной и успешной авантюры Цезаря с целью восстановить как «дигнитас» рода Юлиев, так и свое личное «достоинство» (и улучшившей, к тому же, его финансовое положение), герой нашего правдивого повествования некоторое время никаких подвигов, достойных упоминания, не совершал. Казалось, он вполне смирился с необходимостью начать медленную, постепенную и вполне типичную для «среднего» римского нобиля служебную карьеру. Избранный, по воле народного собрания, военным трибуном, Цезарь принял в 74 году активное участие в боевых операциях римской армии на территории Киликии (неукротимый Митридат VI Понтийский как раз навязал Римской державе очередную войну — римляне, как было известно всей Экумене, сами никогда ни на кого не нападали, а лишь наносили превентивные дары по коварному врагу, уже изготовившемуся к очередному вероломному нападению на хранимую бессмертными богами «вечную и достохвальную» державу отважных потомков Энея и Ромула). Год спустя Гай Юлий возвратился с киликийского театра военных действий в Рим, где был кооптирован в жреческую коллегию, из которой был в свое время исключен по воле Суллы. Восстановиться в жреческой коллегии было для Цезаря весьма важным, хотя и очень непростым, делом. Прежде чем снова быть принятым в ряды жречества, «потомку Венеры» пришлось, с помощью взяток, родственных связей, в общем, «административного ресурса» преодолеть сопротивление целого ряда враждебных ему нобилей-«оптиматов».

В принципе, перед ним открылась вполне рутинная служебная карьера. Но, чтобы преодолеть все ее этапы, последовательно поднимаясь с одной ступеньки чиновной иерархии на другую, знатному молодому человеку следовало запастись терпением. Некоторое время казалось, что гордый отпрыск рода Юлиев добьется на политической арене «Вечного Города» положения, вполне соответствующего «достоинству» его семейства и его собственным дарованиям — но не более того. Его участие в широкомасштабных политических конфликтах и кризисах, сотрясавших Римскую республику в начале семидесятых, было крайне незначительным и лишь эпизодическим. Пока лучшие полководцы Римской державы бились не на жизнь, а на смерть с восточными монархами, мятежными сенаторами-«марианцами» и восставшими рабами, молодой Гай Юлий усердно обхаживал римское простонародье, привлекая всеобщее внимание неподражаемыми пирами, неподражаемым образом жизни и неподражаемыми долгами, сумев стать в Городе на Тибре притчей во языцех благодаря своей учтивости, приятному обхождению со всем и каждым, приветливости, проявляемой даже по отношению к представителям городских низов, и безупречной элегантностью. Никто из власть имущих не принимал его всерьез (и уж тем более, не опасался), забыв пророческие слова людоеда и людоведа Суллы, сказанные