Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Плутарх Херонейский писал в данной связи:

«Сначала завистники Цезаря не обращали на это внимания, считая, что он будет забыт сразу же после того, как иссякнут его средства. Лишь когда было поздно, когда эта сила уже так выросла, что ей трудно было что-либо противопоставить, и направилась прямо на ниспровержение существующего строя, они поняли, что нельзя считать незначительным начало ни в каком деле. То, что не пресечено в зародыше, быстро возрастает, ибо в самом пренебрежении оно находит условия для беспрепятственного развития. Цицерон, как кажется, был первым, кто считал подозрительной и внушающей опасения деятельность Цезаря, по внешности спокойную, подобно гладкому морю, и распознал в этом человеке смелый и решительный характер, скрывающийся под маской ласковости и веселости. Он говорил, что во всех помыслах и образе действий Цезаря он усматривает тираннические намерения. „Но, — добавлял он, — когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя“» («Сравнительные жизнеописания. Цезарь»).

Время показало, что Цицерон Цезаря явно недооценил. Однако и сам Цезарь, очевидно, стремился создать о себе впечатление, как о совершенно безобидном сибарите и эпикурейце, что ему удавалось без особого труда. Он ведь и в самом деле любил пожить в свое удовольствие. В его случае расчетливость, блестящий ум, высокий интеллект, беззастенчивое честолюбие и гедонистический образ жизни слились в нераздельную смесь, образовали нераздельное единство. Усматривать в тогдашнем поведении «светского льва» Гая Юлия «задним числом», или «пост фактум», твердые намерения и дальновидные замыслы, хотя в действительности оно, возможно, диктовалось лишь стремлением «жить самому и жить давать другим», всегда нетрудно…

Пока Римское рабовладельческое государство билось в конвульсиях, Гай Юлий сидел тихо, «не высовываясь», терпеливо выжидая, чем все это дело кончится…

Неукротимый «популяр», потомок сабинян, отважный Квинт Серторий, недобитый «оптиматами» соратник Гая Мария, потерявший глаз в сражении и закрепившийся со своими сторонниками — «марианцами» или «серторианцами» — в Испании, пытался, проводя там нетрадиционную для римлян (до того лишь выжимавших из своих провинций, сколько только можно, по принципу «чем больше жмешь, тем больше выжмешь») провинциальную политику, с опорой на туземную иберийскую аристократию, нанести удар по Риму и восстановить в Граде на Тибре уничтоженные Суллой прежние республиканские порядки. Митридат Понтийский, в свою очередь, не оставлял римлян в покое. Вследствие чего, как уже говорилось выше, все лучшие римские военные силы были заняты войной в «колониях», как на Востоке (в Азии), так и на Западе (в Испании). И как раз в этот критический для Римской олигархической республики момент самое ее сердце — Италия — оказалось охваченным крупнейшим в истории Античного мира восстанием рабов — восстанием под предводительством Спартака, названным впоследствии самими же римскими историками, за свой невиданный размах «Рабской войной». Неужели случайное совпадение? В это как-то мало верится…

Хотя не подлежит сомнению, что положение огромного большинства рабов было хуже некуда (и исключения лишь подтверждали правило). Как уже говорилось выше, вследствие продолжительных и широкомасштабных войн на Востоке, а также разгрома кельтов и германцев «контрактниками» Гая Мария рынок рабов оказался переполнен массами «двуногого товара». Что привело не только к снижению цен на рабов, но и к снижению цены человеческой жизни. Рабовладельцы в Риме (как, впрочем, и в Греции) не считали рабов людьми.

Они подразделяли все орудия на три вида, или категории:

1) немые;

2) мычащие (полунемые);

3) говорящие.

«Немыми орудиями» они называли телеги, тачки, мотыги, лопаты, кирки и т. д. «Полунемыми орудиями» — волов и прочую четвероногую домашнюю скотину. «Говорящими орудиями» — рабов, «двуногую скотину». Обращенный в рабство, человек лишался своего имени. Вместо имени хозяин обычно давал рабу какую-нибудь кличку (часто — презрительную или издевательскую, к примеру — «Митридат», в честь понтийского царя), или же именовал его по роду выполняемой работы — «Мотыга», «Лопата», «Кирка» и т. д., а то и просто по происхождению — «Перс», «Сир» («Сириец»), «Фрак(с)», или «Тракс» («Фракиец»), «Дав» («Дак»), «Афр» («Африканец»), «Гета» («Гет»), «Египтянин» и т. д. На шею раба надевали металлический ошейник со спаянными концами и надписью «Держи меня, чтобы я не убежал». Часто невольников клеймили, словно скот (если раб убегал от хозяина, то после поимки клеймо выжигали у него на лице). Рабов держали впроголодь, в скотских условиях, случали как домашнюю скотину, подвергали всевозможным телесным наказаниям. Их заковывали в цепи, забивали в колодки, секли розгами, били палками, стегали плетьми, бичевали. Невольников принуждали к сексу с хозяевами, обращали в евнухов, отдавали в гладиаторы и распинали на крестах, травили собаками. бросали на растерзанье хищникам на цирковой арене.

Закованному в кандалы рабу во время сбора урожая полагалось в день немногим больше килограмма твердых, как камень, пресных ячменных или просяных лепешек. Вместо завтрака, обеда и ужина «говорящее орудие» получало мутное пойло из выжимок маслин и винограда, смешанных с соленой водой. На целый месяц рабу выдавали лишь поллитра оливкового масла. А когда урожай был собран и работа становилась немного легче, «двуногий сот» не получал и этого.

Бой гладиаторов с тигром на арене римского цирка

Ни в одном государстве Античного мира никогда не скапливалось таких огромных масс рабов и не практиковалось такого жестокого обращения с рабами, как в Римской державе (на территории которой, в свою очередь, особенно «прославились» своей жестокостью к рабам рабовладельцы Сицилии, что и вызвало на этом острове два мощнейших восстания рабов, с большим трудом подавленных римлянами, даже назвавшими эти восстания, за их масштабы, «рабскими войнами» — Первой и Второй — как впоследствии восстание Спартака на территории Италии). Рабовладельческая идеология, не только устанавливавшая и закреплявшая, но и оправдывавшая, по-своему, существование «немых», «полунемых» и «говорящих» орудий, лишь адекватно отражала неприглядную действительность. С точки зрения рабовладельцев, в ней была своя неоспоримая логика.

Посудите сами, уважаемый читатель: если человек (понимай — свободный и состоятельный римский гражданин) владеет десятью рабами, он может знать их всех в лицо, разговаривать с ними, а если он обращается с ними дурно, то знает, почему. Если же счет рабов, принадлежащих человеку, идет на сотни или же на тысячи, он никого из них в лицо знать уже при всем желании не может. Как человеческие существа они для своего хозяина больше не существуют. Он дурно с ними обращается, но совсем не потому, что имеет что-то против них лично (ибо лично их не знает), а исключительно из экономии, поскольку понимает: дешевле