Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Осознав, что военная обстановка в Италии начала складываться не в его пользу, Спартак решил переправиться на Сицилию, где еще жива была память о двух рабских восстаниях и еще тлели последние искры мятежа. С этой целью он вступил в переговоры с киликийскими пиратами, подрядившимися перевезти спартаковцев на треугольный остров (разумеется, не безвозмездно). Но, получив авансом плату за перевоз на Сицилию, пираты обманули Спартака (возможно, они были своевременно перекуплены римскими властями).

Памятник пергамцу Аристонику, мечтавшему о «государстве Солнца» (современная Турция)

В конце концов, «Спартакова война» (лат. Bеllum Spartacium), либо «Третья (после Первой и Второй войн с рабами на Сицилии[55] — В. А.) война с рабами» (лат. «Теrtium Bеllum Sеrvilе»), была, пусть ценой большой крови, но все-таки выиграна двумя опытными в науке убивать римскими «дуксами», чья судьба оказалась в будущем тесно связанной с судьбой Гая Юлия Цезаря. Марк Лициний Красс и Гней Помпей «Великий» (Магн), хотя и постоянно соперничавшие между собой, но вынужденные периодически объединяться в силу общности интересов, покончили с восставшими спартаковцами. Красс (чудовищно обогатившийся на скупке имущества жертв «сулланских» проскрипций) нанес взбунтовавшимся рабам и их соратникам из числа свободной бедноты решительное поражение в Апулии, на юге Италии (при этом, как считает большинство историков, погиб в бою и сам Спартак, хотя тело доблестного гладиатора после битвы найдено не было).

Гибель Спартака в бою (римская мозаика)

Помпей же, срочно вызванный сенатом из Испании (где он подавлял последние очаги сопротивления «серторианцев»), со своими легионами, уничтожил уцелевшие и ускользнувшие от карателей Красса, отряды взбунтовавшихся рабов «и иже с ними», «беспощадно вырвал корни мятежа», распяв шесть тысяч плененных им спартаковцев на крестах вдоль дороги из Капуи в Рим…

Имена Марка Красса и Гнея Помпея еще не раз встретятся уважаемому читателю на страницах нашего правдивого повествования.

Цезарь по-прежнему выжидал в Риме на Тибре. «Ждал у моря погоды».

13. «Новые римские»

После ликвидации всех внешне- и внутриполитических угроз в Римской республике наступил период консолидации и, скажем так, внутреннего, «гражданского» мира.

Династии нобилей «Вечного Града» на Тибре, знатнейшие римские фамилии, потеряли много крови и лишились своих самых видных представителей за десять лет беспорядков после смерти Суллы, да и вследствие проскрипций, осуществляемых поочередно то одной, то другой враждебной партией, во время пребывания у власти то «популяров», то «оптиматов». Удержались на плаву лишь серые посредственности, боязливые «болотные лягушки», всегда готовые услужить «и вашим, и нашим», ухитрившиеся невредимыми «пройти между струйками» кровавого дождя и сохранить не только жизнь, но и имущество. Банда политических гангстеров, обязанная своим положением рождению, богатству и родственным связям, устала от борьбы и пребывала в нерешительности. Нобили старшего поколения, приходившего во все больший упадок, мало-помалу уступали место своим сыновьям и наследникам, если те желали и способны были занять это место. В других же случаях нобилитету приходилось, пусть нехотя и с немалой долей скепсиса, пользоваться услугами энергичных «гоминес нови» — «новых людей», или, говоря по-нашему, по-русски — «новых римских». Древние римские знатные фамилии издавна привыкли отрицательно и с недоверием относиться к этим выскочкам, «пришедшим ниоткуда». Но в изменившейся не в их пользу ситуации оказались вынужденными порой идти на компромиссы и не только терпеть выскочек в своей прихожей, но и принимать их в свою среду. Марк Туллий Цицерон, типичный «новый римский» из глубинки, обративший на себя внимание столпов римского общества своим блестящим ораторским талантом и активной адвокатской деятельностью, проложил себе «путь наверх» и обеспечил себе «место наверху» (вспомним одноименные романы Джона Брэйна!), неустанно берясь за судебные дела, вызывающие большой общественный резонанс, и предусмотрительно заручаясь в ходе своих действий поддержкой молодых, но влиятельных нобилей. За дела с неясным исходом он предпочитал не браться. Цицерон никогда не выступал против публиканов — ростовщиков и откупщиков налогов — и никогда не оставлял этих «гоминес гонестиссими», «почтеннейших людей», цвет римского «всаднического» сословия, без своей адвокатской помощи, если им таковая требовалась. «Почтеннейшие люди», в свою очередь, вознаграждали своего блестящего судебного защитника подарками и щедрыми льготными кредитами. Однако и сенаторская олигархия, также нуждавшаяся в юридических услугах Цицерона, относилась к нему столь же благосклонно, милостиво допустив златоуста с периферии в свою столичную среду.

В описываемый период римской истории «оптиматы» буквально терялись в поисках способного и решительного предводителя, который смог бы вывести их партию из кризиса. Могущество Метеллов, влиятельнейшего в эпоху диктатуры Суллы, аристократического рода, клонилось к закату. Их ближайшие родичи — Клавдии — обедневшие и беззастенчивые в средствах («что за честь, когда нечего есть»), опустились до самого бесстыдного заигрыванья с партией «популяров». Как, впрочем, и сами Метеллы, в лице некоторых своих представителей, ставших «черными овцами в домашнем стаде» — например, Квинта Метелла Целера (или Келера), о котором еще пойдет речь далее.

Группировавшиеся вокруг глав могущественных сенаторских родов политические клики неустанно и ожесточенно соперничали в борьбе за влияние и власть. Таких клик было много, борьба их уравновешивала, и потому политическая жизнь в Граде на Тибре протекала, хоть и достаточно бурно, но относительно ровно (по крайней мере, до поры — до времени).

В самом центре пересечения множества общественных связей и контактов пребывал и действовал Марк Порций (Поркий) Катон Младший (чей предок и тезка — Марк Порций Катон Старший — прославился трактатом о сельском хозяйстве и повторяемой по любому поводу и без повода фразой «Карфаген должен быть разрушен!») — энергичный рыжеволосый человек с сильным «бойцовским» характером, которому было суждено стать на долгие годы одним из главных противников Цезаря. Катон пытался, путем устройства династических «браков по расчету» своих сестры и дочери, расширить и усилить свое влияние на политическую жизнь республики, да и сам очень выгодно женился.

И тем не менее, он, как политик, неизменно пребывал в тени своей сводной сестры Сервилии, игравшей гораздо большую политическую роль, чем ее сводный брат, и неустанно пытавшейся всеми доступными средствами (включая свои женские прелести) укрепить власть собственного дома. Катон по гроб жизни не мог простить Цезарю того, что эта энергичная женщина (впоследствии ей будет предназначено судьбой произвести на свет знаменитого тираноборца Брута — возможно, зачатого ею от Цезаря) стала главной и «самой любимой» из многочисленных любовниц (или, как говорили на Святой Руси — «сударушек») нашего сердцееда и сердцеведа Гая Юлия.

Марк Порций