Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

— Как странно. Так много времени, оказывается, прошло. А ты не произнес ни одного слова.

— Ты тоже, — улыбнулся он.

— Мне не хватало дыхания, — призналась она.

— А я наблюдал, как тебе не хватает дыхания, — ответил он. — Это было прекрасно.

Через какое-то время Алене стало ясно, что первая близость была для него пробной. Потому что повторение стало для нее совсем нестерпимым потрясением. Ее тело разрывало оковы, совсем освободившись от ее контроля. Но Александр вдруг оставил ее, лег на спину, закрыл глаза и с силой сжал виски.

— Это невыносимо, — произнес он вдруг тяжело, с надрывом и почти яростью. — Я не справляюсь с собой. Алена, помоги.

Он резко поднялся и вышел из спальни. Алена лежала в полной растерянности. Каким-то ледяным ветром налетели на нее эти слова. Ей показалось, может случиться что-то ужасное… И ей не показалось.

Александр вошел в спальню через пятнадцать минут, полностью одетый, с волосами, мокрыми после душа. В руке у него был кожаный хлыст. Не бутафорский, не эротический из секс-шопа. Это был хлыст для верховой езды. Он подошел к ней мрачно и сурово.

— Давай кое с чем справимся, Алена. Я никак не могу почувствовать обладание тобой. Понимаешь, я тебя беру, а голод все сильнее. Это моя проблема. Я ненавижу красоту. И я должен почувствовать, что ты не только моя женщина, а мой поверженный враг. С этого, быть может, начнется мое возвращение. К жизни, любви… Я не знаю, что это такое. Что такое любовь, да и что такое жизнь. А к тебе у меня не страсть, это какой-то гибельный переворот. Мне кажется, сегодня кто-то из нас здесь умрет. Или мы оба… Помоги мне. Да, я хочу причинить тебе боль. Я хочу увидеть твои страдания. Я потом искуплю их. Но… понимаешь, я за себя не ручаюсь. Боюсь совершить что-то страшное. Мне ведь придется тебя отпустить. А я не знаю, как…

…Алексей вбежал в комнату Алены на ее крик. Она металась на постели и кричала, как от сильной боли, от страха, от заполнившей душу тоски.

— Что случилось, детка? Вызвать врача?

— Нет, — прохрипела Алена. — Я просто спала. Сон, он все-таки мне приснился, такой ужасный сон. Иди, Алеша. Я сейчас успокоюсь и постараюсь уснуть нормально, набело.

— Я не понимаю, почему ты в последнее время, в такое трудное для тебя время, как будто меня избегаешь? Это связано с тем, что ты вспомнила?

— Нет. Сейчас я ничего не вспоминала. И сон был неясный. Просто приснились страх и боль. Но Александр Васильевич научил меня с этим бороться. Для этого нужно быть одной. Понимаешь, система дыхания, отключения от реальности. Только в этом дело. И в том, что я хочу, чтобы ты хоть немного отдыхал.

Алексей нежно поцеловал ее, принес воды и ушел. Алена думала о том, что сказала ему откровенную ложь. Не в первый раз с тех пор, как Масленников заставил ее вспомнить Александра Кивилиди.

Она все вспомнила, она не спала, а кричала сейчас в каком-то отчаянии, которое раздавило ее возможность сдерживаться. Кричала ли она тогда, той венецианской ночью, в номере Кивилиди?.. Там были и боль, и даже ее кровь. Подробности тонули в ее страшном протесте. О, как бы она хотела, чтобы этого не было в ее жизни.

А он тогда с отвращением бросил в угол спальни свой страшный хлыст и сказал ей ровно:

— Ты поверишь мне, если я скажу, что делал это в первый раз в жизни? Что не переношу ни таких развлечений, ни мужчин, которые получают удовольствие от насилия? Для меня слабость — женщины, ребенка, старика — святыня. Я не садист. Этот хлыст у меня действительно для верховой езды. И я никогда не ударил своего коня. Ты поверишь?

— Да, — сказала Алена хрипло. — Но это ничего не меняет.

— Понимаю. Я еще ко всему прочему тебя сегодня спас от этого болвана. Возможно, и ситуация как-то повлияла. Но, скорее всего, это подлая игра каких-то генов. Отравленная кровь средневековых дикарей попала в мою. Они истязали красавиц, чтобы отомстить им за свою невозможность устоять. Из этих жалких мотивов сжигали слишком красивых женщин как ведьм, пытала инквизиция. Так подло отстаивали свое первенство мужчины. Вот пришло время мне понять то, что всегда было глубоко отвратительно. И пойти по тому же пути. Не прошу прощения.

— О чем ты? Какое прощение? И потом… Я ведь осталась. Наверное, могла заставить тебя выпустить меня.

— Могла бы, — страстно сказал он и крепко прижал ее к себе. — И я убил бы себя. Ты останешься со мной?

— Нет, — сказала Алена. — Нет-нет-нет. Я не полечу в такую пропасть. Ты сказал, чтобы я тебе помогла. Я помогу. Если я виновата в том, что это было с тобой, я теперь тебя спасу. Убегу от тебя. И от себя.

— Скажи мне что-то в утешение. Ты так красиво говоришь.

— Я скажу, — произнесла Алена, как заклинание. — Никогда и ни с кем я не чувствовала и не почувствую то, что почувствовала к тебе и с тобой. Но спасаться от этого надо обоим.

— Это очевидно, — сказал Александр почти деловым тоном. — Живи там, в противоположной от меня жизни, спокойно. Я не буду тебя искать. Я не буду мстить людям, которые будут с тобою. Тому человеку, с которым ты останешься навсегда.

— Почему ты так сказал? О мести?

— Потому что я так подумал, — ответил Александр.

Прощались они на рассвете, как прикованные друг к другу грешники в аду перед разведенным для их душ костром. Их не пугал костер, их пугал лед расставания. Тоска застыла в воспаленном мозгу мужчины, чей палач — безумие, в глазах и теле женщины, нежной и зовущей любовь. Она нашла в себе последние силы, чтобы сказать «нет».

Так он тогда сказал. Так сказал… Алена вновь заметалась в отчаянии. Он подумал тогда о мести. Если это он? Если он имеет какое-то отношение к гибели Валентина? Она никогда и никому не скажет о своем подозрении. Она скроет все, что вспомнила, от всех. И от Алексея, и от Масленникова. Она испытывала что-то настолько острое, болезненное, окончательное, что не было похоже ни на сожаление, ни на стыд, ни на обиду, ни на раскаяние. Не было в этом и вновь пережитого желания. Тогда страсть ее так перемешалась с потрясением. Тогда Алена так бежала от повелительных воспоминаний о сказочных минутах неповторимой близости, что ей это практически удалось. Даже тело все забыло. То, что Алена испытывала сейчас, она бы определила словом — преданность. Александр не был виновен в своих инстинктах. Такая у него любовь. Человек Алена оттолкнула его, женщина Алена, получается, отблагодарила тайной преданностью, которую спрятала даже от себя. Она стала избранницей редкого мужчины, скорее всего, уникального. Что бы ни произошло между ними, но он спас ее, поверженную и униженную алкоголиком, и подарил ей ее же в ореоле победной красоты, восхищения, поклонения. Подарил в ранге единственного идеала, который невозможно покорить. Что может быть дороже для женщины. Она отвергла этого мужчину, но ответит сейчас ему преданностью: только она может прикрыть его от любых подозрений.

А тогда Александр Кивилиди не вышел из номера на следующий день. Он вышел, лишь когда самолет унес от него Алену. Спас. И когда вышел, Влад, помощник, содрогнулся, взглянув в его лицо. Он бы не удивился, если бы узнал, что Александр кого-то убил.