Роль любимой женщины - Евгения Михайлова

Сергей Кольцов приехал к Алексею на работу. Рассказал, что найдены деньги, украденные из сейфа режиссера Дымова. По подозрению в краже задержан мигрант, которые эти деньги заплатил за дом. Обвинение ему пока не предъявляют. Джураев рассказывает, на скольких людей он работал частным образом, чтобы накопить на дом. Говорит, что ему платили и большие суммы, например за строительство. И он уже не помнит, кто и сколько. Объяснить происхождение купюр из квартиры Дымова не может и не хочет. То забывает русский язык, то рассказывает басни, которые при проверке оказываются ложью, то уходит в глухую молчанку и несознанку. Но Земцов нашел его однофамильца в черных списках МВД. Тагир Джураев, депортированный из России за хулиганство и нарушение общественного порядка, оказался его родным племянником. По материалам можно было определенно сказать, что дело там не в невинном «хулиганстве». Тагира Джураева и его отца Рахима Джураева подозревали в масштабных поставках в Россию наркотиков и организации сбыта. Джураева-младшего легко выпустили, а со старшего сняли обвинение вовсе. Что подтверждает предположение: речь о преступной группе, которая откупилась от правосудия. Информатор Земцова по этническим бандам сообщил, что есть основания полагать, будто Тагир вернулся. Это проверяется.

— Просто бандиты? — почти обрадовался Алексей.

— Скорее всего. Но, возможно, речь только об исполнителях. А заказчику так нужно было именно это демонстративное преступление, что он оставил налетчикам все деньги.

Алексей помрачнел. Больше всего ему хотелось бы услышать, что никто не хотел расправляться именно с Аленой. Что ей кто-то продолжает за что-то мстить.

— И еще. По фонду «Благость». Я сейчас разбираюсь в материалах одного дела, возбужденного против директора фонда, Екатерины Истоминой, она же игуменья Екатерина, настоятельница женского монастыря. Дело такое. Она открыла при монастыре приют для детей тех одиноких матерей, которые постриглись в монахини. Была уличена этими же монахинями в системе жестокого обращения с детьми. Факты настолько серьезны, что возбудили уголовное дело. Довели до суда. Но процесс проходил в закрытом, почти тайном режиме. Людей не подпускали даже близко. Вердикт — просто закрыть и расформировать этот приют. Детей отправили по разным детским домам. Все факты жестокости были списаны на двух воспитательниц. Женщины получили сроки, которые заменены условными. Исчезли после суда бесследно. Пока. Екатерина Истомина в частном определении получила предписание — не открывать больше детские учреждения. И это все.

— Что это значит? — потрясенно спросил Алексей. — Сережа, как это может быть? Получается, никто не ответил за преступления против детей? И такой фонд продолжает себя позиционировать как благотворительный, собирать по миру деньги на помощь детям и больным людям?

— Не самый редкий поворот, — сказал Сергей. — Для нас дело не в этом, Алексей. Мы ищем след Осоцкого. Более серьезного подозреваемого у нас сейчас нет. И то, что он отрекся от этого фонда, лично меня сильно настораживает.

— Ты не допускаешь, что это правда?

— Это не получается правдой. Твоя жена в передаче приводила примеры его деятельности совсем недавнего времени. Люди, которых она называла, действительно выезжали лечиться и оперироваться в зарубежные клиники. Осоцкий значится спонсором этих клиник. То есть все вот так красиво и благостно, а он почему-то отказывается. В общем, доложился. Работаем. Как Алена?

— Нормально, — неуверенно ответил Алексей. — Нет, Сергей, это неправда. Ей очень тяжело. Я вижу: она настолько страдает, что не может ни работать, ни просто общаться, даже со мной. Я очень боюсь за нее. Кажется, на нее взвалили непосильную ношу. Я даже иногда думаю, а не оставить ли нам все как есть? Чтобы не приблизить большей беды. Как ты думаешь?

— Тут и думать нечего, Алеша. У следствия нет обратного пути. А для вас… Ты прикинь все же. Если дело в Алене, а преступники на свободе — что из этого вытекает?

— Что не знать нам покоя ни минуты, — обреченно сказал Алексей. — Извини, я не такой тупой. Я это понимаю. Просто не ожидал, что будет так трудно. И еще жена с этим фондом… Я уже и за детей боюсь. Во что она их может втянуть.

— Повторю тебе то, что ты мне сказал в мою самую тяжелую минуту. Мы вместе, Алексей. Трудно будет нам всем. И вместе постараемся из этого выйти. Как-то так.

— Спасибо. Передай, пожалуйста, Масленникову то, что я тебе сказал. Хорошо бы побыстрее пройти эту мучительную процедуру вывода Алены из амнезии. В идеале потом ее оградить от той информации, которая вытекает из ее воспоминаний.

В машине Сергей вновь размышлял: несчастный мужик — этот счастливец, который влетел во взаимную любовь со своей прекрасной мачехой. На этот яркий огонек слетались, похоже, разные мотыльки. И версия о том, что Валентина убили из-за Алены, в любой момент может стать главной. Да и с женой Алексею здорово «свезло».

Алексей думал о том, что Сергей ушел и как будто захлопнул с другой стороны дверь в его одиночество. Да, Алексей сейчас боится всего, но больше всего его пугает это внезапно возникшее одиночество. Рядом с Аленой, в их убежище на двоих, он как-то вдруг остался один. По-прежнему страстно влюбленный и жаждущий, по-прежнему любимый, Алексей кожей и нервами чувствует, что Алену как будто кто-то крадет. Дело не в том, что ее слабость и перенапряжение сейчас мешают их близости. Еще что-то мешает. Что-то грозное. Алексей, феноменально здоровый физически человек, так понимает термин «больное сердце» — это сердце, которое слишком любит.

Толстый человек в сильных очках и с жидкими прядями волос, спадающими на широкий лоб, мокрый от испарины, внимательно перечитал то, что набросал только что на большом листке бумаги от руки. Протянул текст Полине.

— Перечитайте, пожалуйста, очень внимательно, не торопясь.

Полина взяла бумагу и заметила, что ее пальцы дрожат. Она положила лист перед собой на стол, выпрямилась и сжала руки на коленях. Так она и читала текст.

— Все верно, Степан, — проговорила она, прочитав последнее слово и не дав себе ни минуты для размышлений. — Можно работать.

Адвокат снял очки и почесал переносицу.

— То есть вы отдаете себе отчет, на что мы идем. Вы отказываетесь от собственной подписи под соглашением, регламентирующем встречи вашего мужа с детьми. Следующий пункт. Вы отказываетесь от денег, подарков и любой помощи бывшего мужа, которые выходят за рамки установленных законом алиментов. Следующий пункт. Вы собираетесь навсегда запретить мужу видеться с детьми при любых условиях и именно поэтому обращаетесь в суд с просьбой лишить его отцовских прав. И следующее положение. Суду будут предоставлены доказательства аморального поведения мужа, по вашим понятиям, не соответствующие ценностям вашей семьи. Все так? Вы действительно это сделаете?