Коглин - Деннис Лихэйн

иллюзиями насчет человеческого достоинства, тут они сразу же их утрачивали. Для нормальной тюрьмы здесь слишком много заключенных и слишком мало охраны, но тюрьма эта выполняет другую функцию: для одних — это свалка, для других — испытательный полигон. Место не для людей, а для животных. Если входишь сюда человеком, то выходишь отсюда зверем. А если входишь зверем, то здесь ты оттачиваешь свои звериные навыки.

Он опасался, что сын чересчур мягок. Несмотря на все его прегрешения за эти годы, на его неспособность слушаться Томаса, на его нежелание подчиняться почти любым законам и правилам, Джозеф был самым открытым и сердечным из его сыновей.

Томас добрался до полицейского телефона-автомата в конце дорожки. Ключ от этих автоматов висел у него на часовой цепочке. Он посмотрел на бумажку с адресом. Блю-Хилл-авеню, 1417. Это в Маттапане. Еврейский район. А значит, этот склад почти наверняка держит Джейкоб Розен, известный поставщик Альберта Уайта.

Уайт уже вернулся в город. Он не провел ни единой ночи за решеткой, видимо, благодаря тому, что нанял себе в защитники Джека Джарвиса.

Томас обернулся на тюрьму, которая стала домом для его сына. Да, трагедия. Но в ней нет ничего удивительного. Несмотря на постоянные предостережения Томаса, несмотря на его неодобрение, сын выбрал для себя такой путь сам и шел по нему не один год. Если сейчас Томас воспользуется этим автоматом, он на всю жизнь свяжет себя с бандой Пескаторе, с теми, кто принес на эти берега анархию и бомбистов, наемных убийц, «Черную руку».[100] Теперь, собравшись, по слухам, в некую сеть под названием omertà,[101] они подгребли под себя весь подпольный рынок алкоголя.

И от него ждут, что он станет им помогать?

Будет работать на них?

Целовать им кольца?

Он закрыл дверцу телефонной будки, убрал часы в карман и зашагал к машине.

Два дня он рассматривал этот клочок бумаги. Два дня он молился Богу, тому самому, которого, как он боялся, не существует. Молился о наставлении. Молился за своего сына, который сидит в этих гранитных стенах.

В субботу, как всегда, у Томаса был выходной, и он стоял на приставной лестнице, перекрашивая черные карнизы своего дома на Кей-стрит, когда к нему подошел какой-то человек, чтобы спросить дорогу. День был жаркий и влажный, издалека наплывали волнистые лиловые тучи. Через окно на третьем этаже он заглянул в комнату, где когда-то жил Эйден. Она три года простояла пустой, а потом его жена Эллен заняла ее под домашнюю швейную мастерскую. Два года назад она умерла во сне, и теперь комната снова опустела, в ней оставалась лишь швейная машина с ножным приводом да деревянная вешалка, на которой размещались вещи, еще два года назад ждавшие починки. Томас окунул кисть в банку. Это помещение навсегда останется комнатой Эйдена.

— Я тут немного заплутал.

Томас посмотрел с лестницы вниз, на мужчину, стоявшего на тротуаре в тридцати футах под ним. Голубой льняной костюм в полоску, белая рубашка, красный галстук-бабочка, без шляпы.

— Чем вам помочь? — спросил Томас.

— Я ищу баню на Эль-стрит.

Отсюда Томас мог увидеть эту баню, и не только ее крышу, а и все кирпичное сооружение. И небольшую бухточку за ней, и за бухточкой — Атлантический океан, простирающийся на запад, до самой его родины.

— В конце этой улицы.

Томас показал, кивнул ему и вернулся к покраске.

Незнакомец произнес:

— Прямо в конце улицы, да? Вон там?

Томас снова повернулся и кивнул. Теперь он внимательно смотрел на этого человека.

— Иногда я никак не могу свернуть с пути, — пожаловался тот. — С вами так бывает? Знаете, как вы должны поступить, но просто не можете свернуть?

Светлый волос, мягкий голос. Привлекательная, но незапоминающаяся внешность. Не высокий и не низенький, не толстый и не тощий.

— Нет, они его не убьют, — произнес он ласково.

Томас сказал: «Простите?» — и уронил кисть в банку.

Человек положил руку на лестницу.

Стоит ему сделать небольшое движение…

Незнакомец, прищурившись, посмотрел на Томаса, перевел взгляд на улицу.

— Но они устроят так, что он сам будет желать, чтобы они это сделали, — проговорил он. — Желать ежедневно.

— Вы понимаете, какой пост я занимаю в Бостонском управлении полиции… — начал Томас.

— Он будет думать о самоубийстве, — продолжал тот. — А как же! Но они ему не позволят это сделать. Они пообещают, что убьют тебя, если он это сделает. И каждый день они будут придумывать новые штуки, чтобы испытать их на нем.

Черный «Форд-Т» отвалил от кромки тротуара и, не глуша мотора, остановился посреди улицы. Незнакомец подошел к нему, забрался внутрь, и машина уехала, свернув в первый же проулок, ведущий налево.

Томас спустился, удивляясь, как дрожат у него руки от локтей до ладоней — даже после того, как он вошел в дом. Да, он стареет, еще как стареет. Ему не следует карабкаться на приставные лестницы. И не следует упрямо держаться своих принципов.

Старое должно позволить новому отодвинуть себя в сторону. По возможности непринужденно.

Он позвонил капитану Кенни Донлану, начальнику 3-го маттапанского участка. Пять лет Кенни, еще лейтенант, служил при Томасе на 6-м участке в Южном Бостоне. Как и многие из руководящих сотрудников управления, своими служебными успехами он был обязан Томасу.

— И даже в выходной нет покоя, — проговорил Кенни, когда секретарь соединил с ним Томаса.

— Для таких, как мы, не существует выходных, парень.

— Это правда, — согласился Кенни. — Чем я могу тебе помочь, Томас?

— Блю-Хилл-авеню, тысяча четыреста семнадцать, — произнес он. — Там склад. Якобы с оборудованием для игорных залов.

— Но на самом деле там другое, — отозвался Кенни.

— Верно.

— Сильно по ним ударить?

— Вымести все до последней бутылки. — Что-то в его душе отдалось погребальным звоном. — До последней капли.

Глава восьмая

В сумерках

Этим летом в Чарлстаунском исправительном заведении штата Массачусетс готовились казнить двух знаменитых анархистов. Протесты, раздававшиеся по всему миру, не отвратили власти штата от этого намерения, как и вихрь апелляций, отсрочек и новых апелляций. После того как Сакко и Ванцетти перевели в Чарлстаун из Дэдхема и разместили в Доме смерти ждать электрического стула, сон Джо несколько недель подряд прерывали крики возмущенных граждан, собиравшихся толпами по другую сторону темных гранитных стен. Иногда они оставались там всю ночь, распевая песни, вопя в мегафоны, скандируя лозунги. Порой Джо казалось, что они принесли с собой