Коглин - Деннис Лихэйн

ноготь большого пальца.

— Ничего я не прикрываю, — возразил он.

Старик улыбнулся:

— Давным-давно, в прошлой жизни, еще до всего этого, — он обвел рукой стены и колючую проволоку, — я подготовил нескольких боксеров. И нескольких борцов. Много денег я на них не заработал, зато познакомился с массой хорошеньких дамочек. Боксеры всегда привлекают хорошеньких женщин. А те ходят в компании других хорошеньких женщин. — Он пожал плечами; они снова пошли по двору. — Так что я вижу, когда человек защищает свои ребра. Они у тебя сломаны?

— Все у меня в порядке с ребрами.

— Обещаю, — проговорил старик, — если они меня пошлют с тобой драться, я буду только хватать тебя за лодыжки и крепко их держать.

— Значит, только за лодыжки? — фыркнул Джо.

— Может, еще за нос, если улучу возможность.

Джо искоса глянул на него. Видно, этот человек пробыл здесь так долго, что все его надежды умерли, и он успел испытать все унижения, а теперь его оставили в покое, ибо он пережил все, что на него обрушивали. Или потому, что он просто морщинистый мешок, непригодный для обмена и торговли. Безобидный мешок.

— Чтобы защитить мой нос, скажу… — Джо поглубже затянулся. Он уже забыл, как приятно курить, когда не знаешь, как и когда раздобудешь следующую сигарету. — Несколько месяцев назад я сломал шесть ребер и крепко ушиб остальные.

— Несколько месяцев назад. Значит, тебе остается всего пара месяцев.

— Да ну. Правда?

Тот кивнул:

— Разбитые ребра как разбитое сердце: заживают через полгода, не раньше.

Джо подумал: неужели на это надо столько времени?

— Эх, если бы только все это время сидеть и кушать. — Старик потер свое небольшое брюшко. — Как тебя звать?

— Джо.

— И никто не зовет Джозефом?

— Только отец.

Старик кивнул и медленно, явно наслаждаясь, выпустил струю дыма.

— Это безнадежное место, — произнес он. — Уверен, ты пришел к такому же выводу, хотя пробыл здесь совсем мало.

Джо кивнул.

— Оно пожирает людей. Оно даже не выплевывает их обратно.

— Сколько вы здесь?

— О, — произнес старик, — я давно перестал считать, много лет назад. — Он посмотрел наверх, на грязно-голубое небо, и сплюнул табачную крошку, приставшую к языку. — Я знаю об этом месте все. Если тебе нужна помощь, чтобы получше его понять, спрашивай.

Джо сомневался, что старикан понимает это место лучше, чем он сам, но ответил: «Спрошу. Большое спасибо за предложение», решив, что эти слова ему не повредят.

Они дошли до конца двора. Когда они повернули, чтобы идти обратно тем же путем, каким пришли, старик положил руку на плечи Джо.

Весь двор наблюдал.

Старик щелчком отправил свою сигарету в пыль и протянул руку. Джо пожал ее.

— Мое имя — Томазо Пескаторе, но все зовут меня просто Мазо. Считай, что ты под моей опекой.

Джо знал это имя. Мазо Пескаторе заправлял всем Норт-Эндом и большинством игорных заведений и борделей на северном берегу Бостонской бухты. Из-за этих тюремных стен он контролировал огромную часть поставок спиртного из Флориды. Тим Хики за эти годы сработал для него много дел и нередко говорил, что единственный разумный способ общения с этим человеком — крайняя осторожность.

— Я не просился под твою опеку, Мазо.

— Сколько хорошего и дурного приходит в нашу жизнь независимо от того, просим мы об этом или нет? — Мазо убрал руку с его плеч и ладонью прикрыл глаза от солнца. Только что эти глаза казались Джо невинными, теперь же он увидел в них хитрость и лукавство. — Отныне, Джозеф, зови меня «мистер Пескаторе». И передай это своему отцу, когда с ним увидишься. — Мазо сунул ему в руку клочок бумаги.

Джо посмотрел на адрес, нацарапанный на нем: «Блю-Хилл-авеню, 1417». Ни имени, ни телефона, лишь адрес.

— Передай это своему отцу. Только один раз. Больше я тебя ни о чем не прошу.

— А если я этого не сделаю? — спросил Джо.

Казалось, Мазо по-настоящему смутил этот вопрос. Он склонил голову набок, посмотрел на Джо, и на губах его заиграла любопытная улыбочка. Потом она стала шире, и он негромко засмеялся. Несколько раз покачал головой. Двумя пальцами отсалютовал Джо и отошел обратно к стене, где в ожидании стояли его люди.

Томас смотрел, как сын ковыляет через комнату свиданий и садится.

— Что случилось?

— Один тип пырнул меня в ногу.

— За что?

Джо лишь покачал головой. Он двинул ладонь по столу, и Томас заметил под ней клочок бумаги. На несколько мгновений он накрыл руку сына своей, наслаждаясь этим прикосновением и пытаясь вспомнить, почему он уже больше десяти лет не дотрагивался до сына по собственной инициативе. Он взял бумажку и спрятал ее в карман. Посмотрел на сына, на синяки под его глазами, ощутил его мрачность и вдруг увидел всю эту картину целиком.

— Мне велят что-то сделать, — произнес Томас.

Джо оторвал взгляд от стола и встретился с отцом глазами.

— И кто же это, Джозеф?

— Мазо Пескаторе.

Томас откинулся на спинку стула и мысленно спросил себя, насколько сильно он любит сына.

— Не пытайся меня убедить, что ты чист, папа.

— Я веду цивилизованные дела с цивилизованными людьми. А ты просишь меня плясать под дудку кучки итальяшек, которые еще поколение назад жили в пещерах.

— Это не значит «плясать под дудку».

— Нет? А что на этой бумажке?

— Какой-то адрес.

— Просто адрес — и все?

— Ну да. Больше я об этом ничего не знаю.

Отец несколько раз кивнул, громко выпуская воздух через нос.

— Потому что ты еще ребенок. Итальяшка дает тебе адрес, чтобы ты передал его своему отцу, сотруднику полиции, и ты не соображаешь, что этот адрес может означать только одно — месторасположение нелегального склада конкурента этого итальяшки.

— Склада чего?

— По всей видимости, это хранилище, которое под завязку набито спиртным.

Отец стал смотреть в потолок, провел рукой по аккуратно подстриженной седине.

— Он сказал: только один раз.

Отец недобро усмехнулся:

— И ты ему поверил.

Он вышел из здания тюрьмы.

Он прошагал по дорожке к своей машине, окутываемый химической вонью. Из заводских труб поднимались дымы, почти все — темно-серые, но они окрашивали небо в бурый цвет, а землю — в черный. По окраинам пыхтели составы, которые почему-то напомнили Томасу волков, кружащих возле палатки с ранеными.

За время службы он отправил сюда больше тысячи человек. Многие умерли за этими гранитными стенами. Если кто-то из них и прибывал сюда с некими