Коглин - Деннис Лихэйн

— А вот правила всех вас касаются, не важно, какого вы цвета или веры. Не смотреть охране в глаза. Не спорить с приказами охраны. Не наступать на вспаханную полосу, которая идет вдоль стены. Не трогать неподобающим образом ни себя, ни других. Просто отсиживайте срок смирно, как зайчики, — без жалоб, без злых намерений, и между нами будет царить полнейшее согласие на пути к вашему возвращению в общество.

Тюрьме было больше ста лет. За это время к первым ее строениям из темного гранита прибавились более современные корпуса из красного кирпича. В плане все это напоминало крест; главная его часть состояла из четырех крыльев, отходящих от центральной башни. На вершине башни имелся наблюдательный купол, где постоянно дежурили четверо охранников с винтовками — по одному на каждое направление, в котором мог бы попытаться сбежать узник. Тюрьму окружали железнодорожные пути, а также фабрики, заводы и литейные цеха, тянувшиеся вдоль реки — от Норт-Энда до Сомервилла. На заводах выпускали кухонные плиты, на фабриках — ткани, а от литейных цехов несло магнием, медью и газами, выбрасываемыми при производстве чугуна. Когда автобус съехал с холма и затрясся по равнине, небо скрылось за пеленой дыма. Товарный состав Восточной дороги испустил свой обычный гудок, и им пришлось ждать, пока вагоны не прогромыхают мимо. Они пересекли пути и, преодолев последние триста ярдов, вкатились на территорию тюрьмы.

Автобус остановился, и мистер Хаммонд вместе с другим охранником отомкнул их кандалы, и Норман начал трястись и бормотать, и слезы полились по его щекам, как пот, и закапали на землю.

— Норман, — позвал Джо.

Норман покосился на него.

— Не надо, — сказал Джо.

Но тот не мог перестать.

Его камера находилась на верхнем ярусе восточного крыла. Весь день она жарилась на солнце и не остывала всю ночь. В самих камерах не было электричества: его берегли для коридоров, столовой и электрического стула в Доме смерти. Камеры освещались свечами. Водопроводу и канализации еще предстояло прийти в Чарлстаунское исправительное заведение, так что заключенные мочились и испражнялись в деревянные параши. Его камера была рассчитана на единственного узника, но в нее впихнули четыре койки. Его сокамерников звали Оливер, Юджин и Тумс. Оливер и Юджин были заурядными налетчиками из Ревера и Куинси соответственно. Оба вели дела с бандой Хики. Им не довелось работать с Джо и даже слышать о нем, но после того, как они обменялись несколькими именами, им стало ясно, что он свой — по крайней мере, достаточно свой, чтобы не шпынять его по пустякам.

Тумс был постарше и потише, с длинными волосами и длинными конечностями. В его глазах таилось что-то настолько гнусное, что смотреть в них не хотелось. В первый их вечер, едва зашло солнце, он уселся на свою верхнюю койку, свесив ноги, и Джо то и дело обнаруживал, что пустой взгляд Тумса обращен в его сторону, и он всякий раз изо всех сил старался не встречаться с этим взглядом глазами и незаметно отодвинуться подальше.

Джо спал на одной из нижних коек, напротив Оливера. У него был худший матрас в камере, койка провисала, одеяло было жесткое и изъеденное молью, оно воняло мокрым мехом. Он урывками дремал, но так по-настоящему и не заснул.

Утром к нему во дворе подошел Норман. Оба глаза у него были подбиты, нос ему, похоже, сломали, и Джо уже хотел расспросить его, что случилось, как вдруг Норман нахмурился, прикусил нижнюю губу и ударил Джо по шее. Джо сделал два шажка вправо и притворился, что ничего не произошло, он уже собирался спросить, в чем дело, но времени на это не хватило. Норман налетел на него, неуклюже задрав обе руки. Если Норман не станет бить его по голове, а сосредоточится на корпусе, Джо придет конец: ребра у него еще не до конца срослись, и садиться на койке по утрам было так мучительно, что в глазах темнело. Он увернулся, шваркнув пятками по грязи. Охранники на своих вышках наблюдали за рекой на западе или за океаном на востоке. Норман ударил его по шее с другой стороны, и Джо поднял ногу и с силой опустил ее на коленную чашечку Нормана.

Тот опрокинулся на спину, вывернув правую ногу под странным углом. Он начал кататься по земле, потом оперся на локоть и попробовал встать. Когда Джо наступил на его колено во второй раз, половина двора услышала, как у Нормана ломается нога. Из его рта вырвался не вопль, а какой-то более приглушенный звук: страшный стон пса, который заполз под дом, чтобы там издохнуть.

Норман валялся в грязи, бессильно уронив руки, слезы текли из его глаз в уши. Джо знал, что мог бы помочь Норману встать, ведь теперь тот уже не представляет опасности, но это восприняли бы как проявление слабости. Он просто ушел. Он шел по двору, в девять утра уже раскаленному, и чувствовал на себе взгляды бесчисленных пар глаз: все смотрели на него, прикидывая, каким будет следующее испытание, сколько они будут забавляться с этой новой мышкой, прежде чем по-настоящему схватят ее в когти.

Норман — ничто. Норман служил лишь разминкой. И если бы кто-то здесь представлял себе, насколько серьезно Джо повредили ребра, к утру от него остались бы одни кости.

Перед этим Джо видел у западной стены Оливера и Юджина, но сейчас они повернулись к нему спиной и исчезли в толпе. Они не хотели иметь с ним ничего общего, пока не выяснят, чем кончится дело. Так что теперь он в полном одиночестве шел к кучке незнакомых людей. Если он вдруг остановится и начнет озираться по сторонам, он будет выглядеть глупо. А глупость здесь — то же, что и слабость.

Он добрался до этой кучки людей, до дальнего конца двора, до стены, но они тоже удалились от него.

Так шло весь день — никто не желал с ним разговаривать. Никто не хотел его знать.

В этот вечер он вернулся в пустую камеру. Его матрас, тот самый, бугристый и комковатый, лежал на полу. Другие матрасы исчезли. Койки убрали. Остался лишь один матрас, колючее одеяло да параша. Джо глянул на мистера Хаммонда, запиравшего за ним дверь:

— Куда все делись?

— Ушли, — бросил мистер Хаммонд и удалился.

Вторую ночь подряд Джо лежал в жаркой камере и почти не спал. Дело было не только в саднящих ребрах и не только в страхе: тюремная вонь могла сравниться лишь