Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

других предлагают, не торгуются по поводу гонораров.

Н. Крестинский сообщает шифром из Берлина, что приедут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими «идет работа». Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками[50]. Но этих специалистов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Геншена. Тот требует 25 000 шведских крон, Москва тотчас соглашается[51].

После 11 марта, когда начались регулярные публикации бюллетеней о состоянии здоровья В.И. Ленина, стали поступать и инициативные предложения о приглашении тех или иных врачей. Например, Клара Цеткин обращает внимание кремлевских руководителей на профессора Фогта, «который лечил в свое время Адольфа Гека, Жюля Геда, Вурма и др.». По словам Цеткин, «это человек с мировым именем и коммунист по своим убеждениям»[52]. Все члены Политбюро поддержали предложение Цеткин специальным голосованием, однако, когда запросили мнение немецкого профессора Ферстера, он, как заявил Зиновьев, высказался против. Рыков воздержался[53].

Из Монголии советский посол сообщал, например, что Народная партия готова прислать тибетского врача. Посол считал, что «по политическим соображениям весьма желательна его поездка в Москву»[54].

В общем, Ленина после удара 10 марта решили лечить интернациональными силами. Компания, «пользовавшая» и консультировавшая лечение, в конечном счете подобралась внушительная. Терапевты П.И. Елистратов, Г. Клемперер, Л.Г. Левин, О. Минковски, А. фон Штрюмпель; невропатологи и психиатры В.М. Бехтерев, О. Бумке, С.М. Доброгаев, А.М. Кожевников, В.В. Крамер, М.Б. Кроль, М. Нонне, В.П. Осипов, О. Ферстер, С.Э. Геншен и другие врачи.

В важном консилиуме, состоявшемся 21 марта, приняли участие Геншен, Бумке, Штрюмпель, Нонне, Ферстер, Кожевников, Елистратов, Крамер. Врачи констатировали, что после 10 марта произошло ухудшение состояния Ленина: появилось явление сенсорной афазии, то есть затруднение понимания обращенной к нему речи. Но к маю положение несколько улучшилось, и больного перевезли в Горки, соблюдая всяческие меры предосторожности.

Но до этого в марте произошло еще одно событие, тщательно скрывавшееся долгие годы. Правда, М.И. Ульянова в своих записях, которые увидели свет только в декабре 1989 года, указывала: «Зимой 20/21, 21/22 годов В.И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда (курсив мой. – Д.В.), но как‐то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.

Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой». Мария Ильинична еще раз возвращается в своих восьмистраничных записях к этому мотиву:

«С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И. просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И., и Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину:

– Лукавите?

– Когда же Вы видели, чтобы я лукавил…»[55]

Воспоминания М.И. Ульяновой хотя и страдают некоторой неточностью, тем не менее свидетельствуют, что мысль о самоубийстве не покидала Ленина с момента прихода к нему роковой болезни.

Характерно, что Сталин в обоих случаях обещал исполнить волю Председателя Совнаркома. Думаю, это было в личных интересах Сталина, который боялся сближения Ленина с Троцким и давно уже вынашивал далекоидущие честолюбивые планы.

Но архивы партии сохранили для истории более точный документ. В силу важности приведу его полностью.

«Строго секретно.

Членам Пол. Бюро

В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал «согласия Сталина»), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

21 марта 1923 г. И.Сталин».

Ниже выражена реакция членов Политбюро на записку.

«Читал. Полагаю, что «нерешительность» Сталина – правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.). Томский

Читал: Г. Зиновьев

Молотов

Читал: Н. Бухарин Троцкий Л. Каменев»[56].

Без даты, но есть еще одна записка, написанная Сталиным, видимо, 17 марта 1923 года, такого содержания:

«Строго секретно. Зин., Каменеву.

Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в «ужасном» состоянии, с ним припадки, «не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно». Сообщила, что пробовала дать калий, но «не хватило выдержки», ввиду чего требует «поддержки Сталина». Сталин».

«Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды – как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!

Г. Зиновьев

Л. Каменев»[57].

Документы чрезвычайно примечательны и свидетельствуют, что идея самоубийства в мыслях Ленина была устойчивой, даже навязчивой.

Стоит отметить несколько обстоятельств этих писем. Не очень ясно, как Ленин, утративший возможность говорить, 17 марта 1923 года просил «порцию цианистого калия». Возможно, жестами. Сталин подчеркивает несколько раз, что Надежда Константиновна «упорно настаивала» с «особой настойчивостью» дать цианистый калий и даже «пробовала» это сделать… Это утверждения Сталина. Возможно, что Крупская, доведенная до отчаяния состоянием мужа, подавленная собственным бессилием уменьшить его страдания, была близка к исполнению желания Ленина. Но откуда у нее цианистый калий? Ведь это не просто препарат, который лежит рядом с таблетками