Конь Рыжий - Полина Москвитина

– Разве здесь отец? – дрогнул Ной. – Видела его?

– Отец ваш у Мамалыгина. Здесь, должно. – Вспомнив, Дуня сказала: – Есаул послал Коростылева с отрядом в Курагино… дружину поднять… Из Ачинского уезда идет Щетинкин… Минусинскую дружину погонят туда. На Енисей белые стягивают крупные силы, чтобы разбить Щетинкина. Слышала – он бывший штабс-капитан, при Советах служил в Ачинске, в уголовном розыске. А теперь у него целая Красная армия! А больше ничего не знаю. К Перевалову идут, а Перевалова отряд разбили, в газете писали.

– Стал быть, отец с Мамалыгиным?

– Я не пошла с ними, не пошла!

– А кто его посылал ко мне? Есаул? Али он сам умыслил?

– Нет, нет! Приказано Тарелкиным взять вас живым. Обязательно живым! В газете про вас печатали, а ваш отец… очень уж он свирепый! В Уджее при мне драл плетью женщин, которые помогали красным. Выспрашивал меня про Гатчину и… и про комиссаршу. Доктор тоже напечатал статью в газете… Отрекся от дочери и так-то поносил ее всячески за УЧК и комиссарство. Как мой папаша!.. Боженька!.. Они все с ума сошли! Я даже не знала, что комиссарша с вами, Ной Васильевич. Ничего такого не знала! Еще Санька, ваш ординарец, теперь ординарцем у подхорунжего Мамалыгина. Убейте, убейте есаула, Ной Васильевич! Христом Богом прошу – убейте, убейте!.. Боженька!.. В карманах у меня была бомба и кольт! – вспомнила Дуня. – Враз выбили из памяти!..

У Мамонта Петровича нечаянно вырвалось:

– Эх, кабы нам парочку бомб, едрит-твою в кандибобер!

– Бомб?! – переспросила Дуня. – Есть, есть бомбы! Три ящика бомб и гранат! Цинки с пулементными лентами, «льюисы» и два «максима». Зарыты в подполье дома Ухоздвигова.

– Што-о-о? – вытаращил глаза Ной, выпрямился, стукнувшись головою о потолок. – Где этот дом?

Мамонт подхватил:

– Ты это всурьез, Евдокия Елизаровна?!

– Боженька! Что же мне врать? Еще когда пришли казаки из Красноярска и в Белой Елани начали расходиться по станицам… Старший Ухоздвигов, Иннокентий Иннокентьевич, спрятал тогда в своем доме много оружия и патронов… так и лежит. Гавриил Иннокентьевич не тронул: если старший брат припрятал, пусть, говорит, останется.

Все разом возбужденно заговорили, перебивая друг друга. Оружие! Если бы у них было оружие – разве бы они отсиживались месяц на Клоповой заимке?

Но ведь это же Дуня – Евдокия Елизаровна Юскова! Можно ли ей верить? Не заведет ли в ловушку?

Селестина обулась в разбухшие пимы, прихрамывая подошла к Дуне и молча, испытующе уставилась в лицо бывшей батальонщицы.

– Правду говорю! Есть тайник… Селестина Ивановна, – с запинкою проговорила Дуня. – С чего врать-то мне? Боженька! Если есаул останется в живых – не жить ни мне, ни Гавре… И бомба, которая была у меня в кармане, из того тайника.

– Я тебе верю, Дуня, – успокоила Селестина и, оглянувшись на мужчин, задержала взгляд на Ное: – Она не врет.

– Далеко дом Ухоздвиговых? – спросил Ной Мамонта Головню.

Тот ответил:

– В центре, наискосок от дома Юскова. Низом поймы пройти можно без особого труда. Но и здесь кто-то должен остаться, Ной Васильевич. Если мы все уйдем, а вдруг придут за Евдокией Елизаровной?

– Придут! Обязательно придут! – отозвалась Дуня. – Я же так и не сказала, где спрятаны слитки.

– Какие слитки? – обернулся Ной.

– Два слитка золота, – бормотнула Дуня. – Мамонт Петрович помнит, как взяли тогда слитки у моего отца. Вот, они самые! Мать уговорила есаула, чтоб он выбил из меня это проклятое золото.

– Эвон ка-ак! – кивнул Ной, окончательно уверившись, что Дуня говорит правду. – Побудешь здесь, Селестина Ивановна. На обмороженных ногах далеко не уйдешь, а мы там управимся. Но только оборони бог вступать в бой с казаками! Если один или двое явятся – бей из засады без промаха. Кольт у тебя будет и карабин.

Мужики вышли посоветоваться, и Селестина с ними.

Телок подошел к Дуне и лизнул ее руку. Маремьяна отпихнула его от лавочки.

– Не троньте его, по-ожа-алуйста, – жалостливо попросила Дуня и опять заплакала. – А я теперь одна осталась. Как есть одна! Живу ли я, умру ли я, кто по мне слезу прольет, боженька! Как мне страшно, страшно! Пусть не радуются маменька с горбуньей! Не видать им золота как своих ушей!

– Не плачь, Дунюшка. Живая, слава богу, – утешала Маремьяна-казачка. – Давай оденемся; мужики ждут. Токо бы оружие добыть.

– Есть! Есть оружие! – еще раз уверила Дуня. – На той половине дома живет казначей прииска Ложечников со своей бабой.

– Ложечников?! – переспросила Ольга. – Вот уж кому я горло перерву! С Настасьей он?

– С Настасьей, – сказала Дуня.

Дуня попробовала снять полушубок, но шерсть присохла к иссеченному телу, вызывая страшную боль.

– Сядь-ка, сядь – усадила Маремьяна Дуню. Развязав мешок, вытащила узел, достала из него солдатскую флягу, бинты, йод в бутылочке, ножницы, а тогда уже попросила Ольгу поддержать Дуню, пока она будет снимать с нее полушубок. Дуня постанывала сквозь стиснутые зубы, Маремьяна ножницами обстригла присохшую к ранам шерсть. Ужаснулась: вся спина Дуни была в кровоточащих рубцах. Маремьяна перебинтовала спину Дуни по опавшим маленьким грудям до пояса и тогда уже натянула на нее разорванное шерстяное платье с вязаной кофтой.

– У вас есть спирт? – промолвила Дуня. – Мне бы чуть-чуть, чтоб не трясло меня.

Маремьяна налила ей в кружку из фляги, дала выпить.

Аркадий Зырян стоял на карауле возле калитки, чтоб врасплох не подошли к дому казаки. Большаком кто-то бежал в белом. Ближе, ближе. Зырян отпрянул в ограду и спрятался за столбом ворот. В калитку проскочила босоногая девка с растрепанными длинными волосами, в исподней рубахе, кинулась к окошку и постучала кулаком в раму:

– Мамонька! Мамонька! Это я, Апроська! Слышь? Открой деверь. Скорее, скорее!

Меланья окликнула:

– Откеля ты, осподи?!

– От есаула, мамонька! Убегла! Ой, ма-амо-онька!.. Спаси заради Христа! Босая я, ма-амо-онька-а-а!..

Меланья выскочила на крыльцо и увела Апроську.

Иван Перевалов подошел к Зыряну:

– Духовито! Как бы за девкой не прилетели казаки!

Зырян ничего не ответил…

Подошел Егорша, позвал к бане. Все в сборе – пора двигаться.

Поймою брели глубокими наметами снега.

Благополучно прошли через огород в глухую ограду большого дома Ухоздвигова, некогда богатого, веселого, разбойного, а ныне притихшего. В одной из половин на две комнаты жил казначей прииска Ложечников с женою Настасьей, в другой, в трех комнатах, – поручик Ухоздвигов с Дуней.

Казаки и унтер-офицеры нижнеудинцы расположились в трех домах Юсковых, есаул с отборными казаками – в доме братьев да еще по соседству с домом Потылициных – у богатого мужика Беспалова. Сколько казаков увел Коростылев с Мамалыгиным, Дуня не могла сказать: будто бы эскадрон…