Вторжение - Кира Уайт

связаться с твоим отцом, мне понадобилось выехать за ее пределы. В дальнейшем я был нужен здесь.

Вздыхаю. Это вполне достойное оправдание, но оно не меняет того факта, что я пережила, раз за разом не получая ответа. Но я не буду эгоистичной задницей и ничего не скажу об этом. Вместо безосновательных обвинений попробую узнать о другом.

– Дядя Майк?

– Да, милая?

От этого ласкового обращения на душе становится чуть теплее и самую малость спокойнее.

– Я так и не смогла дозвониться до мамы. Не знаю, в порядке ли она. Не мог бы ты отправить за ней людей?

Еще не закончив свою речь, по выражению лица дяди понимаю, каким будет ответ. Он перестает улыбаться и говорит чересчур серьезным голосом:

– Город, где живет твоя мама, не входит в мою юрисдикцию. Но как только закончится эвакуация, я подниму списки и узнаю, попала ли твоя мама на одну из баз или в другое место, считающееся безопасным.

Медленно моргаю. Когда я летела сюда, у меня даже в мыслях не было, что дядя мне откажет, и теперь я в растерянности.

– Сколько времени это займет? – спрашиваю я.

– От нескольких недель…

– Недель! – вскрикиваю я и поднимаюсь на ноги. – Если все настолько ужасно, что ты даже не хочешь мне об этом говорить, мы не можем ждать несколько недель.

Он тоже поднимается и смотрит на меня свысока, но отнюдь не высокомерно.

– Эмили, послушай…

– Нет, дядя Майк! – я начинаю распаляться, мной вновь овладевает ужасное волнение. А если с мамой что-нибудь случится? Папа и так неизвестно где, а я буду сидеть здесь в безопасности, но в неведении? Нет уж! – Скажи мне одно. Город, из которого меня забрали твои люди, под твоей юрисдикцией?

Дядя стискивает зубы, но все же медленно качает головой.

– Нет, – спокойно сообщает он.

И почему я не удивлена?

– Но ты ведь отправил людей за нами с папой. И сейчас можешь…

– Не могу! – жестким тоном отвечает он, и я отшатываюсь. Видя это, дядя немного смягчает тон. – Я воспользовался служебным положением, послав за вами людей, которых должен был отправить на другое задание.

– Ну так воспользуйся им еще раз! – молю я, едва сдерживая эмоции.

– Не могу, милая. Мои люди не посыльные, чтобы доставлять ко мне всех, кого я пожелаю.

Отворачиваюсь и нервно провожу ладонью по лицу.

– Ты не можешь, или не хочешь? – тихо спрашиваю я.

Дядя тяжело вздыхает.

– Когда ты в последний раз разговаривала со своей матерью, Эмили? – вместо ответа спрашивает он.

Опускаю взгляд, рассматриваю носы своих кроссовок и кусаю губы. Мне становится невообразимо стыдно. После того как мама уехала от нас, я общалась с ней крайне мало. В первое время вообще отказывалась идти на контакт, но после, когда я стала старше, мы поговорили. С тех пор созванивались раз в несколько месяцев.

– Пару месяцев назад, – сообщаю сквозь зубы.

– И в каком состоянии она была? – настойчиво спрашивает дядя.

Вопрос стрелой прошибает мне сердце. Вскидываю голову и встречаю его испытующий взгляд.

– Она была пьяна, – шепчу я.

Дядя кивает, но выражение его лица не меняется. Никакого злорадства или чего бы то ни было еще я не вижу и не чувствую.

– Она пила, пока была замужем за твоим отцом, и продолжает пить с тех пор, как ушла от него к другому мужчине. Семь лет, Эмили. Это немалый срок. Буду с тобой предельно откровенен. Я не хочу и не буду рисковать своими людьми.

Тяжело опускаюсь на стул и закрываю лицо руками, стараюсь дышать размеренно, но разрывающееся от боли сердце не позволяет наполнить легкие желанным кислородом.

– Она ведь моя мама, – шепчу я.

– Знаю, – успокаивающе говорит дядя и поглаживает меня по спине. – Поэтому я постараюсь ее найти, как только эвакуация будет закончена.

Качаю головой. Все что угодно может произойти за несколько недель. Я изведусь от ожидания.

– Хорошо, – говорю я, и не успевает дядя вздохнуть с облегчением, как тут же выдаю. – Если ты не можешь отправить группу, тогда дай мне хотя бы одного человека. Мы съездим и заберем…

– Нет!

– Но почему?

– Твоя мать – алкоголик с многолетним стажем. Сомневаюсь, что она сидит в своей квартире и ждет, когда за ней придут. Кроме того, я не позволю тебе покинуть базу и отправиться… – дядя замолкает, и мне становится не по себе от выражения его лица. – Там слишком опасно.

– Да в чем опасность? – продолжаю спорить уже скорее из вредности. – Пока мы ехали сюда, то не встретили ни одного захваченного, или, как вы их называете, – носителя. На улицах никого нет.

– В том-то и проблема, – мрачно говорит дядя.

– Что это значит? – осторожно уточняю я.

Он вздыхает. Понимаю, что он не хочет и не будет отвечать на этот вопрос. Но дядя меня удивляет.

– Они просто исчезли. И не факт, что не вернутся. Мы должны обезопасить людей.

– Как это – исчезли? – удивляюсь я, вспоминая Тревора. Он-то никуда не делся.

– Все, как ты выразилась, захваченные, скрылись в неизвестном направлении. Но они не могут скрываться вечность. Когда-нибудь они снова появятся, и тогда нам не избежать новых жертв.

– Подожди, – прошу я, соображая, как лучше сказать то, что собираюсь. – Возможно, не все они исчезли.

Дядя внимательно и серьезно смотрит на меня.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

– Сегодня утром… – откашливаюсь, набираясь смелости, и пробую заново. – Сегодня утром я видела одного, и он не то чтобы прятался.

Выражение лица дяди становится строже, чем обычно в моем присутствии.

– Он проходил мимо твоего дома?

Качаю головой, почему-то чувствуя себя виноватой. Но мне нечего стыдиться. Да, мне сказали сидеть дома, но я этого не сделала. И если бы я могла повернуть время вспять, то снова поступила бы так же. Я без раздумий отправилась бы на помощь Бриттани.

– Нет. Это произошло далеко от дома.

Дядя медленно качает головой.

– Ты выходила из дома?

– Да, – говорю уверенно и смотрю в карие глаза дяди, где не вижу привычного тепла.

– Зачем ты это сделала?

Набираю в грудь побольше воздуха и рассказываю все подробности сегодняшнего утра. Когда добираюсь до момента с Тревором, дядя весь обращается во внимание, он просит рассказать все как можно более детально и все время задает уточняющие вопросы, что-то быстро записывая в блокноте.

Когда я заканчиваю рассказ, дядя уже не сердится, хотя и выговаривает мне за безрассудство. Но в его голосе больше искреннего переживания обо мне, чем чего-то еще. Почти сразу после того, как я замолкаю, дядя быстро сворачивает