Летучий Голландец - Анатолий Кудрявицкий

– Господи, ну почему ты такое чудовище?! И зачем ты это сделал – деньги ведь уже были у тебя…

– Удобный случай. Она действительно сидела на подоконнике, и я подумал: можно ведь деньги и не возвращать. Если сделать одно неосторожное движение…

Меня охватывает холодное бешенство.

– Нет, я на тебя заявлю. Вот прямо сейчас пойду и это сделаю. Не думай, что ты совсем лишил меня воли.

– Не думаю, – обезоруживающе улыбается Гамма. – Конечно, заяви. Можешь, кстати, начать прямо сейчас – я при исполнении.

И он достает из кармана красную книжечку, машет ею, и золотые колосья герба прочерчивают блестящий ручеек перед моими глазами.

Наливаю себе боржоми и выпиваю полстакана. Такого я, признаться, не ожидал.

– Не бойся, вода не отравлена, – отпускает Гамма милую шуточку.

– Кто тебя знает… Но скажи, почему ты с ними? У тебя же мать филолог, ты из интеллигентной семьи…

Вот тут он наконец начинает злиться.

– А что ей толку от ее интеллигентности? Всю жизнь прожила в коммуналке, учила школьников за гроши. Мне хотелось другого. Власти, влияния… Страна сейчас наша, а не ваша, и это надолго, если не навсегда. Думаешь, у нас только приезжие и пэтэушники? Нет, везде нужны мозги, а у нас – особенно… Как по-твоему, зачем я ходил играть в оркестр?

– Теперь уже не знаю.

– А ты вспомни, что это за оркестр. Дома ученых, верно? Как ты думаешь, интересует нас, о чем говорят ученые?

– Ах, вот оно что!.. М-да, и ведь никто в оркестре не догадывался…

– Бета догадалась. Она прямо меня спросила в тот день, когда передавала мне эти деньги.

Вот почему она погибла, понял я. Ведь Бета всем бы рассказала, а тогда…

– Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, я буду молчать?

– Надеюсь, что да. Я и те двое на улице об этом позаботимся.

Подхожу к окну. На детской площадке обретаются двое мужчин. Один читает газету, другой инспектирует сломанные качели. Когда я появляюсь в окне, оба дружно таращат на меня глаза.

И тут Гамма сзади на меня набрасывается.

Не могу сказать, что я этого не ожидал. Еще когда он заявил мне позавчера, что пока не готов со мной встретиться, я почувствовал: что-то затевается. Ну конечно, вот свидетели, готовые подтвердить, что я выбросился из окна. Гамме не обязательно даже обозначать свое присутствие: когда я буду уже лежать на земле, он просто уйдет, как будто его здесь и не было. Отпечатки его пальцев потом сотрут…

Все эти мысли вертятся у меня в голове, пока мы с ним боремся, обхватив друг друга, у открытого окна. Не то чтобы я очень хотел жить, но погибать по вине этого негодяя у меня нет никакого желания. Я сопротивляюсь инстинктивно, вернее, сопротивляется мое тело. Машинально я вывертываюсь, когда он обхватывает меня сзади, машинально удерживаю его за плечи.

Но он все-таки сильнее меня. Он толкает, толкает меня к подоконнику, и вот я уже прижат к нему, голова моя снаружи, мне видно ограждение крыши, и солнце бьет мне в глаза. Гамма тоже сидит на подоконнике и пыхтит, силясь оторвать мои ноги от пола. Вот еще немного – и…

И звонит телефон. Гамма, кажется, ослабляет хватку. Явно у него рефлекс: слушать. Да, он действительно ослабляет хватку и даже на мгновение теряет равновесие, хватается за воздух… Нет, сейчас он ухватится за раму, а потом выбросит, обязательно выбросит меня из окна. И я чуть-чуть толкаю его плечом в сторону от рамы. Он все-таки пытается до нее дотянуться, промахивается – и перед моими глазами мелькают его серые брючины и – не в тон – дорогие коричневые штиблеты. С диким воплем он летит вниз.

Плотный удар – и вопль обрывается. Я в это время переворачиваюсь на подоконнике и смотрю уже не на крышу, а вниз. Гамма лежит на асфальте, разбросав руки в стороны, как будто пытается обхватить весь земной шар. Он не шевелится. Не двигаются и те двое, они в шоке: не понимают, что произошло. Больше на улице никого нет. Телефон все звонит, звонит…

Потом, как по команде, все начинают движение: двое оперативников бегут к телу, я закрываю окно и выбегаю из квартиры. По дороге я не задумываясь хватаю конверт с деньгами. Захлопнув дверь, я делаю несколько шагов вниз по ступенькам, но останавливаюсь: на улице оперативники, спускаться нельзя. Куда же мне деваться?

И я поднимаюсь по лестнице на один этаж, потом еще. Позвонить в какую-нибудь квартиру? Но они обязательно пройдут по квартирам и найдут меня. И я продолжаю подниматься. Вот уже последний, четырнадцатый, этаж и – обитая жестью дверь на чердак.

Неужели закрыто? Толкаю раз и еще раз – поддается, со скрипом открывается. Чердак огромен, здесь пусто и пахнет сыростью. На дальней стене узкие окошки, похожие на бойницы; в них просачивается свет. Закрываю за собой дверь. Но ведь и здесь найдут! Вот если бы запереться изнутри! Осматриваю дверь. Она открывается внутрь; вижу сломанную щеколду без стержня. Конечно, она сломана – кому нужно запираться на чердаке?… Мне, мне нужно! Но как?

Осматриваюсь. Под ногами битые кирпичи, пыль, песок. Вижу гвоздь, правда, кривой. Вот если бы потолще… А вот и потолще, и даже не искривленный, выпрямлять не надо. Вставляю его в щеколду вместо стержня, пробую открыть дверь. Держится! Можно, конечно, выломать, но не сразу же они станут ее ломать! Кажется, я получил передышку.

Сажусь на сломанный ящик, стоящий у стены, и пытаюсь унять дрожь в пальцах. Приходит мысль: я ведь только что выбросил человека из окна. Но почему-то никаких угрызений совести не возникает. Получается, что я отомстил за Бету. Неужели и во мне где-то глубоко сидит первобытный принцип «око за око»?

Кто же все-таки звонил? Наверное, тетя Маня. Или кто-то ошибся номером. Кто бы это ни был, он спас мне жизнь. Хотя, наверное, ненадолго. Если эти двое меня здесь поймают, они не сдадут меня в отделение, они меня убьют.

Иду к двери, чтобы еще раз проверить самодельный запор, но слышу на лестнице голоса. Совсем близко.

– Нету его. Может, на чердаке?

И кто-то сильно толкает дверь. Я успеваю всем телом налечь на дверь с другой стороны, и она выдерживает.

– Не поддается. Заперто, что ли?

– Ну-ка давай вдвоем.

На сей раз толчок сильнее. Дерево трещит; еще одного толчка щеколда не выдержит. Но нет, они больше не пытаются открыть дверь.

– Позвони в домоуправление, чтобы ключ принесли, – слышно мне. – Я пока пройду по квартирам.

Кажется, непосредственная опасность миновала. Я отхожу от двери и решаю осмотреть чердак. Дом большой, многоподъездный – может быть, отсюда можно попасть на другую лестницу?

Я иду направо. Действительно, там две двери, но обе заперты. Возвращаюсь, иду в другую сторону. В доме, насколько я помню, восемь подъездов, значит, надо проверить еще пять дверей. Три из них оказываются заперты, четвертой же вообще нет – проем забит листом фанеры. Проламываю дырку – и я уже на лестнице. Вызываю лифт, но потом почему-то решаю, что это опасно, и бегу вниз по лестнице, постепенно сбавляя темп. На третьем этаже останавливаюсь – на площадке второго кто-то курит. Оглядываю свою одежду – не слишком ли она растерзана? Вроде бы ничего, на рубашке нет верхней пуговицы – наверное, отскочила, когда мы с Гаммой боролись, но сейчас жарко – мог же я не застегиваться? Отряхиваю с брючин опилки, принимаю деловой вид и спускаюсь. На площадке дымит сигаретой тощий подросток в голубой динамовской майке. На меня он не обращает ни малейшего внимания. Очевидно, я уже не так близко к месту происшествия и сюда тревога еще не передалась.