Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

у Тимофея. Он кинулся к Афоне, впился пятерней в планку заношенной, местами прожженной косоворотки Афони, задыхаясь, прохрипел в лицо: — Кто?!

— Что ты? — испуганно забормотал Афоня. — Откуда мне знать? Господь с тобой.

Тимофей отпустил его, резко повернулся и пошел прочь. Его догнала Елена. Поодаль ковылял Савелий.

— Зажди! — взмолился он. — Понес, как рысак норовистый.

...Они шли молча. Каждый думал о своем. И это «свое» было для них общим, было главным в их жизни. Они многое поняли этой ночью. Особенно вот сейчас, выслушав Афоню, столкнувшись с его по-мужицки расчетливыми соображениями. Да, борьба продолжается — жестокая, беспощадная. Она не прекратилась там, на фронте, с последним выстрелом, а ушла в глубину. Враги затаились, жалят исподтишка, не думают складывать оружия. Разве не об этом говорил Тимофею бывший шахтер Артем Громов, коротко и резко взмахивая рукой, точно саблей! Что ж, они готовы к борьбе. Им не впервой схлестываться не на жизнь, а на смерть.

Над горизонтом вставала кровавая заря. Они шли ей навстречу — сосредоточенные, суровые. Савелий с трудом переставлял деревянную ногу, цеплялся ею о землю, взбивая тяжелую, красноватую пыль.

10

Школа гудела сиплыми, прокуренными голосами. В этот нестройный, басовитый шум вплеталась бабья перебранка. Тускло мерцая, коптила керосиновая лампа. Колыхалась плотная пелена махорочного дыма.

На огонек пришли местные мастеровые — послушать, что мужики затевают. Были и званые гости — коммунисты железнодорожного узла. Секретарь деповской ячейки Клим Дорохов сидел рядом с Тимофеем за столом президиума.

— Трудновато тебе придется с этими гагаями, — сказал он на ухо Тимофею.

Тимофей устало щурился, вслушивался в разговоры. Говорили почти все, перебивая друг друга. В этом хаосе трудно было уловить, куда склоняется мнение большинства. А это мнение очень нужно Тимофею. Накануне его и Савелия вызывали в райпартком. Громов предложил немедленно собирать сход.

«Мешкаете», — недовольно сказал он.

«Такое быстро не делается, — возразил Тимофей. — Мужику нелегко ломать привычную жизнь. Есть у нас хозяйств десять, готовых вступить в колхоз. А с остальными бы еще потолковать...»

«Не шибко идут на агитацию, — пояснил Савелий. — Мы уж...»

«Вижу, — прервал его Громов, — вам самим нужно растолковывать политику партии. — Вскочил из-за стола, повысил голос: — Плететесь на поводу у отсталых элементов. — И уже тише, но не менее угрожающе, закончил: — Или сегодня же начинайте действовать более решительно, или продолжим разговор на бюро».

Тимофей не знал, что только вчера выехал из района уполномоченный окружкома товарищ Заболотный, что только вчера между ним и Громовым произошел примерно такой же разговор. Заболотный, правда, не прибегал к угрозам. И не волновался. Зачем переводить кровь на воду? Он никогда не волновался, этот толстенький, холеный человек с вежливо-насмешливой улыбкой, таящейся в уголках полных губ, с чуть надменно-снисходительным взглядом, словно он знает что-то такое, что недоступно пониманию его собеседника. Заболотный просто дал понять, что его, а это значит и окружком, не удовлетворяет состояние дел, и пусть Громов как хочет изворачивается, но исправляет положение.

...И вот собрались мужики решать свою судьбу. Время уже подбиралось к полуночи, а споры не унимались. Дорохов склонился к Тимофею:

— Попробую сказать им пару слов.

Тимофей кивнул.

Дорохов вышел из-за стола — большой, широкогрудый, — шагнул вперед.

— Буза получается, товарищи крестьяне! — загремел его зычный голос. — Нам, рабочим, скажу по совести, странно такое слышать.

Дорохова Тимофей давно знает. Из флотских кочегаров он — могучий, красивый. Сам темный, а глаза голубые-голубые, будто навсегда вобрали в себя лазурь черноморского неба. Лишь в минуты гнева они приобретали стальной цвет холодной морской волны. Это от Дорохова слышал Тимофей, как топили эскадру у Новороссийска, как плакали военные моряки, покидая свои корабли.

А Дорохов глыбой навис над залом.

— Почему на красном нашем дорогом знамени написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»? — спрашивал он. И сам же отвечал: — Потому, что в этом единении наша сила! К примеру, сможет ли один человек дать средний ремонт паровозу? Ни в жизнь. Потому как не под силу одному такое совершить. Вот и вам партия говорит: объединяйтесь — и легче будет хозяйство вести, и живоглотам придет последний конец!

Дорохов вернулся на свое место, усаживаясь, добавил:

— А подсобить — мы всегда с удовольствием: инвентарь наладить, железа подкинуть, инструмент, какой надо...

Дорохова выслушали внимательно, молча. А потом послышались голоса:

— На транспорте известно — не от себя отрывать, казенное все.

— Не казенное, — пробасил Дорохов. — Свое. Государства нашего рабочего и крестьянского.

— Оно, конечно... Только у вас же зарплата идет.

— А тут прикидывай, выгодно ли в гурте работать?

— И что сводить в колхоз? Как за труд получать?

Растолковывал Тимофей, как сам понимал. Савелий помогал ему и

секретарь сельской партячейки Илья Гарбузов — юркий мужичишка, умеющий ладить со всеми.

Елена сидела с теми бабами, которые в ликбез ходят. Им тоже многое было неясно. И, будто в подтверждение этого, поднялся Афоня Глазунов.

— К примеру, я пару лошадей приведу, — начал он, — да трех коров. Инвентарь тоже кой-какой имеется. А кто другой без ничего вступит. Что же получается? На моих конях пахать-сеять, с моих коров молочко тянуть, а как урожай делить — на равных?

— Какие же они твои? — хохотнул Емельян Косов, а по-уличному — Косой, который всеми силами к богатству стремился да Милашину прислуживал. — Колхозные!

— От тебя, Емелька, — поднялся Иван Пыжов, — иных речей и не ждать. Наскрозь твое нутро волчье просвечивается. А ты, — повернулся к Афоне Глазунову, — против чего идешь? — Обвел сердитым взглядом лица мужиков, бледными пятнами вырисовывавшиеся в полумраке. — Да вы ж не разумеете, от какого великого дела носы воротите! Може, скучили по Николашке?.. Перенести бы вас за моря и океаны в чужедальние страны, где капитал правит. Хлебнул я того лиха — врагу не пожелаю. Как вроде ты и не человек, а скотина. Сколько раз вам зависть выказывали и докеры, и стригали, что на австралийских фермах горбы гнут, и прочий трудящийся люд, дознавшись про революцию в России! А вы недобитых захребетников слушаете, революцию под корень рубите, вместо того чтоб идти к мировой коммуне.

— А в мировой коммунии как за трапезу сидать? — спросил Емельян. — Что-то неясно, — допытывался с издевкой. — Французы, слышал, лягушек потрошат, италийцы