Горячая поклонница - Эмили Маккей

Избавившись от Ридли, Уорд отправился на поиски Аны и наткнулся на Джека, с которым весь вечер хотел поговорить наедине. Уорд отвел его в сторону и незаметно сунул ему в руку конверт. Он знал, что друг просто тихонько добавит его вклад к другим пожертвованиям, не поднимая шумихи. Каждый год Уорд делал вклад, но впервые смог вручить его лично.

Джек принял чек, не взглянув на него:

— Тебе точно не нужна квитанция?

— Если у меня будет квитанция, это будет уже не анонимный вклад.

— Точно. — Джек положил конверт в карман. — Не стану тебя уговаривать, раз ты так хочешь.

Они оба знали, почему Уорд не хотел привлекать внимания к своим пожертвованиям. Кара бы не одобрила это. Уорд отдавал дань ее памяти, не афишируя свой вклад в кампании по борьбе с раком, который она так старательно игнорировала при жизни.

Подошла Сиси, и Джек немедленно притянул ее к себе. Она провела рукой по его груди, и Уорд поморщился от боли, вспомнив, каково это — расслабиться в объятиях любимого человека. Он давно не чувствовал ничего подобного, да и тогда это была лишь иллюзия.

Чтобы отвлечь Джека от разговора о чеке — или чтобы самому отвлечься, — Уорд спросил:

— Куда ты дела мою спутницу?

— Ану? — Сиси нахмурилась. — Я как раз за этим пришла. Мы поговорили немного, а потом я увидела, как она почти бежит к двери, как будто увидела кого-то неприятного ей.

Уорд мысленно выругался и оставил хозяев, извинившись. Он надеялся догнать Ану, но служащий на парковке сказал, что только что отъехало такси. Уорд отправил парня за своей машиной и стоял, кипя от ярости. Он оставил ее всего минут на десять — пятнадцать, а она сбежала.

Ана ахнула, узнав, сколько будет стоить дорога из Лос-Анджелеса до Виста-дель-Мар на такси. Дешевле было взять машину напрокат, если что-то было еще открыто. Она подумала, не снять ли номер в отеле, но сейчас ей отчаянно хотелось домашнего уюта. Отбросив варианты такси и аренды машины, она поехала на общественном транспорте, как в юности.

Конечно, ехать в автобусе в вечернем платье было равносильно плакату с надписью «Ограбьте меня!», поэтому она доехала на такси до ближайшего супермаркета, купила самые дешевые джинсы, сумку и свитер, переоделась в туалете, смыла макияж и сунула аккуратно сложенное платье в сумку. Автобусы до Сан-Диего еще ходили, а там рукой подать и до Виста-дель-Мар. И все-таки было далеко за полночь, когда она вышла из такси у своего дома.

«Лексус» Уорда стоял перед ним, а сам он сидел на крыльце.

Она заплатила таксисту, и он спросил, проследив за ее взглядом:

— Эй, все нормально? Вы его знаете?

— К несчастью, да.

Таксист нахмурился:

— Хотите, отвезу куда-нибудь еще. Бесплатно.

Она улыбнулась, пытаясь выглядеть уверенно, но чувствуя, что улыбка получилась грустная.

— Нет, все в порядке. Просто сегодня не хотелось с ним встречаться.

Таксист вгляделся в Уорда:

— А это не…

— Нет, это не он.

Ана сунула ему лишнюю двадцатку, просто на всякий случай.

Хорошо бы она могла так же просто успокоить саму себя. С другой стороны, если бы она хотела только денег, все было бы куда проще.

Уорд встал у нее на пути:

— Где ты была, черт возьми?

Она оттолкнула его локтем, доставая ключи:

— Какая разница? Ты на меня вообще внимания не обращал весь вечер, как будто я просто украшение.

— Неправда!

— Правда.

Она вошла, не пытаясь захлопнуть перед ним дверь. Она прекрасно знала, что это неправда, совершенная неправда. Ей бы очень хотелось, чтобы все так и было, чтобы она могла ненавидеть его, но нельзя ненавидеть человека за то, что он слишком очарователен и готов защищать тебя от всего мира. Это было бы безумием.

Она бросила сумку с платьем на пол, слишком усталая, чтобы вынуть его и аккуратно повесить, как оно того заслуживало, и упала на диван.

У нее было много времени подумать по дороге сюда. Этот путь успокаивал ее, он был знаком ей до мелочей — раньше она часто ездила из Лос-Анджелеса проведать семью и Эмму. Она напомнила себе, в чем смысл ее жизни: не щадя себя, помогать людям, которым повезло меньше, чем ей. Ей не нужны были красивые платья и жесты.

— Я там чужая, — сказала она, оттягивая время. — Слушай, уже поздно, я устала. Не хочу говорить об этом сегодня.

Если он заставит ее отвечать на его вопросы, она легко может выболтать правду: она вот-вот влюбится в него.

Уорд отошел в другой конец комнаты, пытаясь держать себя в руках. Очень хотелось встряхнуть ее, заставить понять.

— Я сделаю вид, что не слышал этого, — бросил он. — Мы оба знаем, что ты постоянно ищешь предлог, чтобы накинуться на меня, хотя во всем виновата ты сама.

— Я? — гневно переспросила она.

— Да, ты. Ты сбежала и не ответила ни на один из пятнадцати моих звонков.

— Я… — Она запнулась, заметно смутившись. — Я бросила телефон в сумку с платьем. Наверное, не слышала звонка.

— Наверное? Четыре часа ты, наверное, не слышала звонка? Ты вообще понимаешь, как я волновался?

По крайней мере, она выглядела виноватой. Очевидно, ее саму это раздражало, и она небрежно пожала плечами:

— Извини.

Он схватил ее за руку и развернул к себе:

— Извиняешься? Тебе жаль? Выкидываешь идиотский фортель, и все, что можешь сказать, — «извини»?

Она выдернула руку:

— Да, мне жаль, что я заставила тебя волноваться. Но это был не идиотский фортель.

— Тогда где ты была все это время?

— Ты когда-нибудь ездил на автобусе поздней ночью? А на поезде до Сан-Диего добирался? Общественный транспорт ходит медленно.

— Это просто нелепо!

— Я езжу в общественном транспорте с младенчества! Я могу вести себя как избалованная богатая девчонка, но в моем прошлом столько же бедности, сколько богатства — в настоящем!

Он снова схватил ее за руку и на этот раз не выпустил. Когда он заговорил, его голос выражал все его затаенные страхи:

— У меня опускаются руки, когда я не знаю, где ты и что с тобой.

Она пораженно нахмурилась.

— Просто… — Он прижал ее к себе, дрожа от облегчения, что с ней все в порядке. — Не делай так больше.

— Не буду… — Она снова таяла под его руками. — Я не знала, что ты волновался.

Она была так очевидно смущена, что он не мог больше сердиться на нее. Он не должен был забывать, что она не привыкла к светской жизни, которая для него была обыкновенным делом. Она действительно могла сесть на поезд в середине ночи, и никто не заметил бы ее. Она могла раствориться в толпе, а он уже почти разучился.