Анархизм - Алексей Алексеевич Боровой

вступают с ним в борьбу. Насколько нельзя судить об индивидууме по тому, что он о себе думает, настолько же нельзя судить о такой эпохе кризиса по ее сознанию; напротив, нужно это сознание объяснить из противоречия материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производительными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственные отношения никогда не появляются на свет раньше, чем созреют материальные условия их существования на лоне старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может решить, так как, при ближайшем рассмотрении, всегда окажется, что сама задача только тогда выдвигается, когда существуют уже материальные условия, необходимые для ее разрешения или когда они, по крайней мере, находятся в процессе возникновения» («К критике некоторых положений политической экономии»).

В «Коммунистическом манифесте»: «Теоретические положения коммунистов ни в коем случае не основываются на идеях или принципах, придуманных или открытых каким-нибудь изобретателем мирового обновления. Они являются только общим выражением реальных условий происходящей в действительности классовой борьбы, совершающегося перед нашими глазами исторического движения».

Остановимся наконец на воззрениях Энгельса – этого наиболее авторитетного толкователя марксизма: «…производство, а после него и обмен продуктов производства, – пишет он в „Анти-Дюринге“, – образуют основу всякого общественного строя; в каждой исторической общественной форме распределение продуктов, а вместе с тем и общественное расчленение на классы и сословия определяется тем, что и как производится, и как обменивается произведенное, – поэтому основные причины всех общественных изменений и политических переворотов следует искать не в головах людей и не в их изменяющихся представлениях о вечной правде и вечной справедливости, а в изменениях способов производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике данной эпохи…» Или в другом месте: «…в любом обществе с естественно-развивающимся производством… не производители господствуют над средствами производства, но средства производства господствуют над производителями».

Такова теория. Производственные отношения, а отчасти и отношения обмена (у Энгельса) – обвялены базисом, на котором воздвигается вся общественная жизнь. Религия, мораль, право, философия, искусство – лишь надстройки на этом грандиозном фундаменте.

В моем беглом очерке я совершенно оставляю в стороне вопрос о крайней неточности и неопределенности тех понятий, которыми оперирует теория. Маркс, Энгельс и их последователи постоянно употребляют термины «производственные отношения», «способы производства», «условия производства» или «надстройка», «отражение», «рефлексы», нигде не давая им удовлетворительного объяснения, нигде не поясняя самой природы отношений между «бытием» и «сознанием», между «базисом» и «надстройкой» и т. д., и т. д. Уже одна невыясненность терминологии подает повод к многочисленным недоразумениями своеобразным толкованиям доктрины. Совершенно справедливо указывают, например, критики, что одно и то же явление как причина, может вызывать самые разнообразные «отражения» в зависимости от той среды, в которой действует данная причина. Таким образом, между первопричиной – экономикой и «отражением» может и не быть никакого сходства, потому что среда кладет свою печать на самое образование «отражения».

Первое, что может быть поставлено в упрек теории, это то, что она является совершенно голословной. Во всей литературе марксизма мы не найдем сколько-нибудь удовлетворительного, систематического ее обоснования. Все доказательства в ее пользу сводятся обычно к более или менее удачным историческим иллюстрациям, которые должны подчеркнуть особую важность экономического фактора. Теория должна быть просто принята «на веру». И если защитники ее не могли обнаружить ее истинности, зато они настаивали на ее могучем «практическом» значении. Теория может определить политику пролетарского класса, быть «мифом» – недоказуемым, но субъективно достоверным. При этом теория, при ее чрезвычайной внешней стройности, открывала соблазнительную возможность уложить огромный, хаотический поток жизни в легкие и удобные «формулы», не смущаясь тем, что «слова» в них часто заменяли «понятия».

Однако никакими «упрощениями» нельзя было защитить теорию в ее первоначальном смысле и постепенно у самих «экономических материалистов» она утратила свой категорический характер.

Уже Энгельс признал в одном из своих писем, что «в том факте, что младшие (ученики) придают экономической стороне более, чем следует, значения, виноваты Маркс и отчасти они сами». «Мы должны были, – писал Энгельс, – в виду противников настаивать на отрицаемом главном принципе, и не всегда имели время, место и повод указывать и а остальные, участвующие во взаимодействии моменты…» Таким образом, по признанию виднейшего теоретика «экономического материализма», абсолютный смысл доктрины в значительной мере является плодом агитационных и полемических увлечений, объясняется особенностями момента. Но это признание для нас драгоценно еще с другой стороны. Если Энгельс говорит про взаимодействие моментов, то этим самым он невольно признает, что и фактор экономический испытывает это взаимодействие, т. е. что он является не только причиной или даже единственной причиной, как об этом говорит теория в неумолимой формулировке Маркса, последствием. Признание же того, что экономический фактор может быть и следствием в ряду взаимодействующих явлений, исключает всякую возможность признания его первопричиной.

Между тем взаимодействия разнообразных сторон общественной жизни не решаются отрицать даже и наиболее слепые поклонники теории. «Взаимодействие, – пишет Бельтов (Плеханов), – бесспорно существует между всеми сторонами общественной жизни». И у Маркса, и у Энгельса мы найдем множество отдельных мест, в которых они признают обратное влияние на экономику, но наиболее интересным представляется нам то знаменитое место в и томе «Капитала», где Маркс описывает процесс труда. «В конце рабочего процесса, – замечает он, – получается результат, который при начале этого процесса, уже существовал в представлении работника, т. е. в идее. Человек не только производит своею деятельностью известное изменение формы в данном веществе природы, но он осуществляет в этом веществе свою цель, которую он знает наперед, которая, с принудительностью закона, определяет способ его деятельности, и которой он должен непрерывно подчинять свою волю…» Это место является одним из самых красноречивых опровержений разбираемой теории. Если Маркс утверждает, что всякий процесс труда, всякая деятельность обусловливается наперед поставленной целью, ясно, что производству и производственным отношениям, из него вытекающим, предшествует идея, что, вопреки утверждению Энгельса, «конечных причин общественных изменений следует искать „в головах людей“ раньше, чем в „изменениях способов производствам обмена“».

И последующий марксизм должен был фатально делать уступки «взаимодействию».

Так Каутский в своей статье о материалистическом мировоззрении должен был в историческом процессе уделить место и личности: «Индивидуум, – писал он, – не может создать новых проблем для общества, хотя порою он и может видеть проблемы там, где их до сих пор не видал никто; равным образом он связан и в отношении решения проблем, так как средства для этого ему дает его время; напротив того, выбор проблем, которым он себя посвящает, выбор точки зрения, с которой он приступает к их решению, направление, в котором он