Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

– Саутвелл? – переспросил я.

Мои предположения оказались верными. Он действительно вернулся в город вместе с армией.

– Ну да, куда же без него, – усмехнулся Эдвард. – Сэр Ричард ведь близок к Тайному совету и после смерти старого герцога стал чуть ли не самым важным человеком в Норфолке. Кстати, именно он внес меч в городские ворота, шествуя перед Нортгемптоном.

Я вспомнил свою встречу с Саутвеллом, выходившим из церкви Святого Михаила. По словам Кетта, он приезжал в лагерь, дабы заключить соглашение, которое обеспечило безопасность леди Марии и уберегло от разорения его собственные владения. Можно не сомневаться, меньше всего на свете Саутвелл хочет, чтобы этот тайный договор получил огласку. И все-таки у него хватило смелости вернуться в Норидж.

– Горожане не пытались сопротивляться? – спросил Барак.

– Нет. Нортгемптон и прочие вельможи отправились обедать в дом Августина Стюарда. От них, как и от их лошадей, буквально пар валил. Проделать верхом путь из Лондона в такую жару – не шутка. А что до сопротивления – скоро они узнают, где раки зимуют. – Эдвард взял ребенка из рук Джозефины и прижал к себе. – Я не могу остаться здесь на ночь, любовь моя. Но не переживай, все идет как по маслу.

Поужинав вместе с нами у костра, Браун ушел. Джозефина отнесла задремавшую Мышку в хижину и сказала, что попытается уснуть сама. Барак тоже чувствовал себя усталым и намеревался лечь; в сгущавшихся сумерках я в одиночестве вернулся на свой наблюдательный пост. Полчаса спустя я стал там свидетелем вспышки безудержной жестокости – единственной за все время существования лагеря. До меня долетели шум и отчаянные выкрики на чужом языке. Обернувшись, я увидел, как несколько повстанцев – все в латах, вооруженные пиками – тащат волоком молодого парня, одетого в точности так, как описывал Эдвард: в яркий дублет и шлем с павлиньими перьями. По лицу одного из мятежников текла кровь, у другого кровоточила рука, наспех перевязанная тканью. Я присоединился к толпе зрителей, привлеченных шумом.

– Посмотрите, какого петуха мы поймали! – крикнул один из повстанцев, светловолосый юнец.

– Кто это? – удивленно спросила одна из женщин. – Похож на бродячего фокусника!

– Это кусок дерьма! – презрительно бросил юнец. – Мы с парнями шли по северной части города и наткнулись на маленький отряд этих итальянских ублюдков. Разогнали их в разные стороны, а этого захватили в плен. И почему только говорят, что итальяшки хорошие солдаты? На самом деле они трусливы как зайцы.

Пленник что-то злобно крикнул по-итальянски и тут же получил удар пикой.

– Хватит верещать!

Один из повстанцев сбил с итальянца шлем и вырвал украшавшие его перья:

– Без этого дурацкого петушиного хвоста он вполне мне сгодится. Защитит башку лучше, чем мой прежний, помятый.

– Давайте разденем парня догола! – заорал светловолосый. – Их командира зовут Малатеста; говорят, это значит «скверные яйца». Посмотрим, каковы яйца у этого типа!

Его товарищи встретили это предложение взрывом хохота. Многие зрители смеялись тоже. Через несколько минут разорванная одежда итальянца уже валялась на земле, а сам он остался в нижнем белье, на котором темнели пятна пота. В следующее мгновение белье с него сорвали тоже, обнажив мускулистое тело, покрытое многочисленными шрамами, оставшимися от прошлых кампаний. Он попытался закрыть пах ладонями, но двое повстанцев отвели его руки и заглянули пленнику между ног.

– Обычное хозяйство средней руки, – разочарованно протянул один из них.

– Стыдитесь! – раздался голос тетушки Эверник, присоединившейся к толпе зрителей.

– Заткнись, старая карга, или недосчитаешься зубов! – рявкнул парень, раненный в руку. – Видела, что он со мной сделал? – Повстанец указал на свою рану.

Я тревожно озирался по сторонам, надеясь увидеть кого-нибудь из командиров, способных положить конец этой жестокой потехе.

– Что вы будете с ним делать? – спросил кто-то из зрителей. – Отведете во дворец графа Суррея?

– Нет, слишком много чести! Мы его просто-напросто вздернем на стене! – с жуткой ухмылкой сообщил светловолосый.

Повернувшись к пленнику, он, по-прежнему ухмыляясь, нарисовал в воздухе петлю. Глаза итальянца расширились от ужаса.

– Как бы нам не навлечь неприятностей на свою голову! – задумчиво произнес один из повстанцев.

– Да эти ублюдки-итальяшки наверняка убили пропасть славных норфолкских парней! – взревел белобрысый, поворачиваясь к товарищу. – Неужели мы теперь будем разводить с ним церемонии?

– Если об этом узнает капитан Кетт, вам не поздоровится! – выкрикнул из толпы какой-то старик. – Он запретил убивать пленных!

Я не спешил вмешиваться, ибо понимал, что ненависть, которую повстанцы питали к наемникам, может излиться на всякого, кто попытается спасти итальянца от расправы. Тем не менее, пересилив себя, я все-таки сделал шаг вперед. И заявил:

– Этот человек совершенно прав. Капитан Кетт распорядился доставлять всех пленных во дворец графа Суррея. Ни один из них не должен быть убит.

– Заткнись, чертов горбун! – взревел повстанец, раненный в руку. – Твои паскудные дела нам хорошо известны. Из-за тебя моего приятеля Силаса обвинили в воровстве и вышвырнули из лагеря прочь. Хоть ты и вырядился, как простой человек, ты один из этих сволочных джентльменов и всячески изворачиваешься, чтобы только им угодить. С какой стати ты вздумал заступаться за эту гниду?

– Если вы его убьете, капитан Кетт вас накажет, – отчеканил я.

– Никакого капитана Кетта здесь нет! – процедил один из повстанцев. – Хватит уже разговоров! Вздернем эту мразь, и делу конец!

Пленника увели. Один из парней поднял с земли его сапоги, другой схватил стальной нагрудник, третий – разорванный дублет и штаны. Мне оставалось лишь следовать за толпой, которая двинулась в сторону дворца графа Суррея. Вскоре итальянец и его мучители скрылись за высокими стенами. Через несколько минут я увидел на вершине стены нескольких человек. Они волокли пленника, на шею которого уже накинули петлю. Привязав другой конец веревки к одной из статуй, украшавших стену, повстанцы столкнули свою жертву вниз. Обнаженное тело несколько раз дернулось и безжизненно обвисло. Все произошло ужасающе быстро. Довольные зрители кричали, свистели и улюлюкали.

– Господи, война всегда превращает людей в зверье, – пробормотала тетушка Эверник, стоявшая рядом со мной.

– Некоторые люди всегда остаются людьми, – ответил я, глядя в темноту, усеянную огоньками костров; издалека доносились глухие раскаты грома.

Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, томимый воспоминаниями о жутком происшествии. Выйдя из хижины, я уселся на кочке, поросшей травой, и устремил взгляд на Норидж. Стояла глухая ночь, беззвездная и безлунная, ибо небосвод был плотно затянут тучами. Мир и покой, воцарившиеся в моей душе после причастия, ныне исчезли безвозвратно. Сумрак рассекали лишь отсветы огромного костра, полыхавшего в городе, насколько я мог судить, на рыночной площади. Внезапно тишину взорвал оглушительный грохот, заставивший меня подскочить: это наша пушка нанесла по городу первый удар, знаменующий начало битвы. Несколько минут спустя до меня донеслись воинственные крики, и я, ничего не видя в темноте, догадался, что повстанцы устремились по мосту к городским воротам. Время для атаки было выбрано весьма удачно; в отличие от солдат Нортгемптона, жители Нориджа прекрасно ориентировались на городских улицах даже в кромешной тьме. Я опустил голову на руки, думая о своих друзьях: Саймоне и Нетти, Гекторе Джонсоне и Эдварде Брауне.