Темные аллеи. Окаянные дни - Иван Алексеевич Бунин

class="p">«Шла сиротка пыльною дорогой…»

Шла сиротка пыльною дорогой,

На степи боялась заблудиться.

Встретился прохожий, глянул строго,

К мачехе велел ей воротиться.

Долгими лугами шла сиротка,

Плакала, боялась темной ночи.

Повстречался ангел, глянул кротко

И потупил ангельские очи.

По пригоркам шла сиротка, стала

Подниматься тропочкой неровной.

Встретился Господь у перевала,

Глянул милосердно и любовно.

«Не трудись, – сказал он, – не разбудишь

Матери в ее могиле тесной:

Ты моей, сиротка, дочкой будешь», —

И увел сиротку в рай небесный.

1907

Слепой

Вот он идет проселочной дорогой.

Без шапки, рослый, думающий, строгий,

С мешками, с палкой, в рваном армячишке,

Держась рукой за плечико мальчишки.

И звонким альтом, жалобным и страстным,

Поет, кричит мальчишка, – о прекрасном

Об Алексее, божьем человеке,

Под недовольный, мрачный бас калеки.

«Вы пожалейте, – плачет альт, – бездомных!

Вы наградите, люди, сирых, темных!»

И бас грозит: «В аду, в огне сгорите!

На пропитанье наше сотворите!»

И, угрожая, властным, мерным шагом

Идет к избушке ветхой над оврагом,

Над скудной балкой вдоль иссохшей речки,

А там одна старуха на крылечке.

И крестится старуха и дрожащей

Рукою ищет грошик завалящий

И жалко плачет, сморщивая брови,

Об окаянной грешнице Прасковье.

1907

«Кошка в крапиве за домом жила…»

Кошка в крапиве за домом жила.

Дом обветшалый молчал, как могила.

Кошка в него по ночам приходила

И замирала напротив стола.

Стол обращен к образам – позабыли,

Стол как стоял, так остался. В углу

Каплями воск затвердел на полу —

Это горевшие свечи оплыли.

Помнишь? Лежит старичок-холостяк:

Кротко закрыты ресницы – и кротко

В черненький галстук воткнулась бородка…

Свечи пылают, дрожит нависающий мрак…

Темен теперь этот дом по ночам.

Кошка приходит и светит глазами.

Угол мерцает во тьме образами.

Ветер шумит по печам.

1907

«Там иволга, как флейта, распевала…»

Там иволга, как флейта, распевала,

Там утреннее солнце пригревало

Труд муравьев – живые бугорки.

Вдруг пегая легавая собака,

Тропинкой добежав до буерака,

Залаяла. Я быстро взвел курки.

Змея? Барсук? – Плетенка с костяникой.

А на березе девочка – и дикий

Испуг в лице и глазках: над ручьем

Дугой береза белая склонилась —

И вот она вскарабкалась, схватилась

За ствол и закачалася на нем.

Поспешно повернулся я, поспешно

Пошел назад… Младенчески-безгрешно

И радостно откликнулась душа

На этот ужас милый… Вся пестрела

Березовая роща, флейта пела —

И жизнь была чудесно хороша.

1907

Тезей[70]

Тезей уснул в венке из мирт и лавра.

Зыбь клонит мачту в черных парусах.

Зеленым золотом горит звезда Кентавра

На южных небесах.

Забыв о ней, гребцы склоняют вежды,

Поют в дремоте сладкой… О Тезей!

Вновь пропитал Кентавр ткань праздничной одежды

Палящим ядом змей.

Мы в радости доверчивы, как дети.

Нас тешит мирт, пьянит победный лавр.

Один Эгей не спал над морем в звездном свете,

Когда всходил Кентавр.

1907

Наследство

В угольной – солнце, запах кипариса…

В ней круглый год не выставляли рам.

Покой любила тетушка Лариса,

Тепло, уют… И тихо было там.

Пол мягко устлан – коврики, попоны…

Все старомодно – кресла, туалет,

Комод, кровать… В углу на юг – иконы,

И сколько их в божничке – счету нет!

Но, тетушка, о чем вы им молились,

Когда шептали в требник и псалтырь

Да свечи жгли? Зачем не удалились

Вы заживо в могилу – в монастырь?

Приемышу с молоденькой женою

Дала приют… «Скучненько нам втроем,

Да что же делать-с! Давит тишиною

Вас домик мой? Так не живите в нем!»

И молодые сели, укатили…

А тетушка скончалась в тишине

Лишь прошлый год… Вот филин и в могиле,

Я Крезом стал… Да что-то скучно мне!

Дом развалился, темен, гнил и жалок,

Варок раскрыт, в саду – мужицкий скот,

Двор в лопухах… И сколько бойких галок

Сидит у труб!.. Но вот и «старый» ход.

По-прежнему дверь в залу туалетом

Заставлена в угольной. На столах

Алеет пыль. Вечерним низким светом

Из окон солнце блещет в зеркалах.

А в образничке – суздальские лики

Угодников. Уж сняли за долги

Оклады с них. Они угрюмы, дики

И смотрят друг на друга, как враги.

Бог с ними! С паутиною, пенькою

Я вырываю раму. Из щелей

Бегут двухвостки. Садом и рекою

В окно пахнуло… Так-то веселей!

Сад вечереет. Слаще и свежее

Запахло в нем. Прозрачный месяц встал.

В угольной ночью жутко… Да Кощеи

Мне нипочем: я тетушку видал!

〈1906–1907〉

На Плющихе

Пол навощен, блестит паркетом.

Столовая озарена

Полуденным горячим светом.

Спит кот на солнце у окна:

Мурлыкает и томно щурит

Янтарь зрачков, как леопард,

А бабушка – в качалке, курит

И думает: «Итак, уж март!

А там и праздники, и лето,

И снова осень…» Вдруг в окно

Влетело что-то, – вдоль буфета

Мелькнуло