Темные аллеи. Окаянные дни - Иван Алексеевич Бунин

class="stanza">

Весь день метель. За дверью, у соседа,

Стучат часы и каплет с окон лед.

У барышни-соседки с мясоеда

Поет щегол. А барышня плетет.

Сидит, выводит крестики и мушки,

Бела, как снег, скромна, как лен в степи.

Темно в уездной крохотной избушке,

Наскучили гремучие коклюшки,

Весна идет… Да как же быть? Терпи.

Синеет дым метели, вьются галки

Над старой колокольней… День прошел,

А толку что? – Текут с окна мочалки,

И о весне поет дурак-щегол.

〈1906–1908〉

Туман

Сумрачно, скучно светает заря.

Пахнет листвою и мокрыми гумнами.

Воют и тянут за рогом псаря

Гончие сворами шумными.

Тянут, стихают – и тонут следы

В темном тумане. Людская чуть курится.

Сонно в осиннике квохчут дрозды.

Чаща и дремлет и хмурится.

И до печальных вечерних огней

В море туманных лесов, за долинами,

Будет стонать все скучней и скучней

Рог голосами звериными.

Сиракузы, 25.III.09

«В мелколесье пело глухо, строго…»

В мелколесье пело глухо, строго.

Вместе с ночью туча надвигалась,

По кустам, на тучу, шла дорога,

На ветру листва, дрожа, мешалась…

Леший зорко в темь глядел с порога.

Он сидел и слушал, как кукушки

Хриплым смехом где-то хохотали,

Как визжали совы и с опушки,

После блеска, гулы долетали…

Дед-лесник мертвецки спал в избушке.

Одностволка на столе лежала

Вместе с жесткой, черной коркой хлеба,

Как бельмо, окошко отражало

Скудный свет нахмуренного неба…

Над окошком шарило, шуршало.

И пока шуршало, деду снилось,

Что в печурке, где лежат онучи,

Загорелось: тлеет, задымилось…

И сухим огнем сверкали тучи,

И в стекло угрюмо муха билась.

25. V.09

Сенокос

Среди двора, в батистовой рубашке,

Стоял барчук и, щурясь, звал: «Корней!»

Но двор был пуст. Две пегие дворняжки,

Щенки, катались в сене. Все синей

Над крышами и садом небо млело,

Как сказочная сонная река,

Все горячей палило зноем тело,

Все радостней белели облака,

И все душней благоухало сено…

«Корней, седлай!» Но нет, Корней в лесу,

Осталась только скотница Елена

Да пчельник Дрон… Щенок замял осу

И сено взрыл… Молочный голубь комом

Упал на крышу скотного варка…

Везде открыты окна… А над домом

Так серебрится тополь, так ярка

Листва вверху – как будто из металла,

И воробьи шныряют то из зала,

В тенистый палисадник, в бересклет,

То снова в зал… Покой, лазурь и свет…

В конюшне полусумрак и прохладно,

Навозом пахнет, сбруей, лошадьми,

Касаточки щебечут… И Ами,

Соскучившись, тихонько ржет и жадно

Косит свой глаз лилово-золотой

В решетчатую дверку… Стременами

Звенит барчук, подняв седло с уздой,

Кладет, подпруги ловит – и ушами

Прядет Ами, вдруг сделавшись стройней

И выходя на солнце. Там к кадушке

Склоняется – блеск, небо видит в ней

И долго пьет… И солнце жжет подушки,

Луку, потник, играя в серебре…

А через час заходят побирушки:

Слепой и мальчик. Оба на дворе

Сидят как дома. Мальчик босоногий

Заглядывает в окна, на пороге

Стоит и медлит… Робко входит в зал,

С восторгом смотрит в светлый мир зеркал.

Касается до клавиш фортепьяно —

И, вздрогнув, замирает: звонко, странно

И весело в хоромах! – На балкон

Открыта дверь, и солнце жарким светом

Зажгло паркет, и глубоко паркетом

Зеркальный отблеск двери отражен,

И воробьи крикливою станицей

Проносятся у самого стекла

За золотой, сверкающею птицей,

За иволгой, скользящей, как стрела.

3. VII.09

Собака

Мечтай, мечтай. Все у́же и тусклей

Ты смотришь золотистыми глазами

На вьюжный двор, на снег, прилипший к раме,

На метлы гулких, дымных тополей.

Вздыхая, ты свернулась потеплей

У ног моих – и думаешь… Мы сами

Томим себя – тоской иных полей,

Иных пустынь… за пермскими горами.

Ты вспоминаешь то, что чуждо мне:

Седое небо, тундры, льды и чумы

В твоей студеной дикой стороне.

Но я всегда делю с тобою думы:

Я человек: как Бог, я обречен

Познать тоску всех стран и всех времен.

4. VIII.09

Могила в скале

То было в полдень, в Нубии, на Ниле.

Пробили вход, затеплили огни —

И на полу преддверия, в тени,

На голубом и тонком слое пыли,

Нашли живой и четкий след ступни.

Я, путник, видел это. Я в могиле

Дышал теплом сухих камней. Они

Сокрытое пять тысяч лет хранили.

Был некий день, был некий краткий час,

Прощальный миг, когда в последний раз

Вздохнул здесь тот, кто узкою стопою

В атласный прах вдавил свой узкий след.

Тот миг воскрес. И на пять тысяч лет

Умножил жизнь, мне данную судьбою.

6. VIII.09

Полночь

Ноябрь, сырая полночь. Городок,

Весь меловой, весь бледный под луною,

Подавлен безответной тишиною.

Приливный шум торжественно-широк.

На мачте коменданта флаг намок.

Вверху, над самой мачтой, над сквозною

И мутной мглой, бегущей на восток,

Скользит луна зеркальной белизною.

Иду к обрывам. Шум грознее. Свет

Таинственней, тусклее и печальней.

Волна качает сваи под купальней.

Вдали – седая бездна. Моря нет.

И валуны, в шипящей серой пене,

Блестят внизу, как спящие