Теории сознания - Стивен Прист

Солипсизм представляет собой крайнюю версию идеализма, который, как мы увидим в следующей главе, есть теория о том, что существуют только сознания и их содержания. Идеалисты часто допускают, что все, с чем вообще может быть знакомо сознание, – это его собственное содержание, т.е. мысли и опыт. Представляется, что любому языку обучаются путем личного навешивания ярлыков на свои мысли и опыт, которые и будут значениями такого языка. Опять же, если Витгенштейн способен показать, что такой язык невозможен, то данный вид идеализма ложен.

В феноменологии делались попытки описать содержание сознания беспредпосылочным образом, без предварительного принятия положения об объективном существовании этого содержания. Тем не менее феноменология, вероятно, не может избежать предположения о существовании феноменологического языка – языка, который указывает субъекту только на "феномены" или личные явления. Если Витгенштейн исключил подобный язык, то он исключил и феноменологию.

Последний пример из философии сознания: феноменализм – учение о том, что предложения о физических объектах могут быть корректно проанализированы с помощью предложений, описывающих содержание чувственного опыта. Тот язык, Который мы используем, говоря о физических объектах, должен быть полностью переведен именно на язык, описывающий содержания чувств. Если чувственные содержания приватны – содержание вашего опыта не то же самое, что содержание моего опыта, – тогда все выглядит так, что и сам феноменализм требует перевода с общего языка на личный язык. Вопрос в следующем: возможен ли подобный личный язык?

Потенциально аргумент личного языка обладает огромной элиминативной силой в философии. Если он правилен, то он не только служит опровержением дуализма, идеализма (включая солипсизм), феноменологической философии и феноменализма, но также делает бессмысленной постановку определенных скептических вопросов. Например, утверждение о том, будто мы не можем знать ни того, что другие люди вообще думают, ни того, о чем они думают, а также допущение того, что ваш опыт может совершенно отличаться от моего, – оба утверждения, кажется, предполагают существование личного языка. Далее, согласно более чем одной влиятельной теории в философии языка, значением слова является идея: нечто "внутреннее", личное и психологическое. И в самом деле, целое философское направление под названием "эмпиризм" есть, в сущности, взгляд, что все знание каждого из нас, включая и знание языка, извлечено из опыта. Если опыт является "личным", то, по мнению эмпириста, таковым же является и язык. Из сказанного следует, что Витгенштейн, если он прав, своим аргументом серьезно подрывает позиции столь разных философов, как Декарт, Локк, Беркли, Юм, Шопенгауэр, Гуссерль, Рассел и Айер.

Чем же конкретно является личный язык? Витгенштейн полностью допускает, что в некоторых смыслах личный язык возможен. К примеру, вы можете решить записывать свои секреты в дневник и изобрести некий код, чтобы переводить на него свои секреты с английского. Иногда мы браним или подбадриваем самих себя и зачастую говорим сами с собой по-английски или по-немецки. Ясно также, что молодые братья и сестры или друзья могут изобрести язык исключительно для своего собственного употребления, чтобы скрывать свое общение от других. Витгенштейн отнюдь не озабочен аргументированием против существования любого из подобных языков.

Цель Витгенштейна – найти философски значимый смысл "личного языка":

Но мыслим ли такой язык, на котором человек мог бы для собственного употребления записывать или высказывать свои внутренние переживания – свои чувства, настроения и т.д.?

– А разве мы не можем делать это на нашем обычном языке?

– Но я имел в виду не это. Слова такого языка должны относиться к тому, о чем может знать только говорящий, – к его непосредственным, личным впечатлениям. Так что другой человек не мог бы понять этот язык ("Философские исследования", с. 171, №243).[13]

Личный язык, таким образом, обладает двумя мнимыми характеристиками: он указывает исключительно на опыт говорящего, и никто, помимо самого говорящего, не может понимать его. Подобный опыт также обладает определенными мнимыми характеристиками. Он – "внутренний", "личный" и "непосредственный", и только сам говорящий знает, что он есть и что он такое. Витгенштейн продолжает атаку на мнимую приватность опыта и значения.

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОПЫТ СУГУБО ЛИЧНЫМ?

Представим себе, что некто сказал, что его или ее ощущения индивидуальны (private) в том смысле, что "только я могу знать, действительно ли у меня что-то болит" (Ук. изд., с. 171, №246). Витгенштейн полагает, что это неверно. По его мнению, при одной интерпретации это просто ложно, при другой – бессмысленно. Ложно, поскольку другие люди часто и в самом деле знают, когда у меня что-то болит. В обыденном языке употребление глагола "знать" допускает это. Бессмысленно, поскольку фраза "я знаю, что у меня что-то болит" ничего не добавляет к фразе "у меня что-то болит", кроме, пожалуй, ударения. О знании имеет смысл говорить только тогда, когда есть вероятность сомнения или ошибки. Нет смысла говорить о сомнении в том, что у кого-то что-то болит – в его собственном случае, – поэтому также нет смысла говорить о том, что некто знает, что у него что-то болит. Примечательно, что использование глагола "знать" предполагает скорее возможность сомнения, нежели факт абсолютной достоверности.

Витгенштейн допускает лишь один вид употребления утверждения "ощущения индивидуальны". И не для того, чтобы выразить некий мнимый факт относительно ощущений, но для того, чтобы показать, как слово "ощущение" употребляется в английском языке. Это пример того, что он называет "грамматическим предложением", которое показывает, как употребляется определенное слово. Было бы заблуждением думать, что утверждение "ощущения индивидуальны" выражает некий факт из области философии сознания или некое метафизическое прозрение. Подобное предложение просто показывает нам, как определенное слово употребляется в английском языке.

Предположим, что некто заявил о том, что его ощущения индивидуальны в несколько ином смысле. Этот человек говорит: "У другого не может быть моих болей" (Ук. изд., с. 173, №253). Опять же, это утверждение имеет смысл лишь постольку, поскольку имеется возможность ошибки или сомнения относительно того, чьи боли являются чьими. Конечно, может быть путаница относительно того, какой физический объект является каким – является ли данный стул тем же самым, что вы видели вчера, или же он просто похож на него, – но не может быть никакого сомнения в том, что переживаемая вами боль действительно ваша. Это бессмысленное предположение. Витгенштейн допускает, что можно вообразить определенные подобные случаи без того, чтобы возникала бессмыслица. Вы можете чувствовать боль в моем теле, или сиамские близнецы могут чувствовать боль в одной и той же области тела. Но вот что действительно лишено смысла, так это утверждение, что другой человек может или не может иметь мою боль.