Брабантский мастер Иероним Босх - Дмитрий Николаевич Овсянников

– Ты тоже считаешь сов бесовским отродьем? – осторожно спросил Йерун.

– Нет, что ты! Птица и птица. Я понимаю, раз охотится ночью, так и выглядит по-другому. Опять же, сова изничтожает крыс. Вот эти уж точно от нечистого.

– Все так! – обрадовался Йерун. – В древние времена сову считали символом мудрости.

– Почему ты нарисовал сову здесь?

– Решил, что красиво. И еще… – Здесь юноша замялся.

– Да-да, Йоэн, скажи!

– Сипуха – красавица среди прочих сов. Ее лицо, грудь, внутренняя сторона крыльев белоснежны. Люди иногда называют сипуху белой дамой. А для меня белая дама – это ты, понимаешь? Светлая и прекрасная, без единого пятнышка. Я не рискнул бы писать твой портрет – мне не хватит мастерства. Но это тебе, Адель! От меня.

Молодая женщина звонко рассмеялась, пожалуй, даже излишне громко.

– О Йоэн! – Она смотрела на юношу сияющими глазами. – Как чуднó ты говоришь и думаешь! Верно, художников учат этому с детства? Ты сравниваешь меня то с беспокойным нечистым духом, то с ночной хищной птицей. В других устах это сгодилось бы для брани, но только не в твоих. Почему мне приятно слышать это? Почему я принимаю это как похвалу? Как тебе это удается, чудодей?

– Я всего лишь говорю правду, – ответил Йерун. – Говорю то, что вижу. Ты права, Белая дама, нас, художников, с детства учат видеть красоту. Видеть, быть может, даже там, где ее не пытаются увидеть прочие. И открывать для всех. Изображать так, чтобы всякий, имеющий глаза, мог разглядеть ее без подсказки. Твоя же красота видна с первого взгляда, Адель!

Адель смотрела на него молча – уже знакомым ему страстным взглядом.

– Полно, Йоэн, прошу тебя! – скороговоркой произнесла она, отводя глаза.

И на следующий день, когда работа над грифельным рисунком понемногу шла к завершению, Адель снова пришла в столовую, только с двумя небольшими кружками на подносе. Йерун уловил запах пряностей – он шел от напитка, разлитого в кружки.

– Йоэн! – ласково позвала его женщина, поставив кружки на стол. – Мастер Йоэн из города Босха!

Оставив грифель, Йерун подошел к хозяйке, и она подала ему кружку. Приняв угощение, он встретился с Белой дамой глазами и почувствовал, что не может отвести взгляд. Они пили, стоя лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Йерун почти не чувствовал вкус напитка, зато ощущал его запах. В кружках был глинтвейн, «пылающее вино», приготовленное из подогретого красного вина с медом и пряностями. Обычно его готовили и пили на Рождество Христово. В дни же Великого поста пылающее вино было чем-то невероятным, но юноша и думать забыл об этом. От нескольких глотков ему сделалось жарко.

– Мне захотелось согреться, – виновато улыбнулась Адель, ставя кружку на стол. – И согреть тебя. Я знаю, сейчас не время… Но без этого нельзя, понимаешь, Йоэн?

Она обвила руками его плечи. Ученик художника и Белая дама целовали друг друга снова и снова, с каждым разом все жарче, все теснее сжимая объятия.

– Идем, милый! Я одна до вечера… Мы одни!

С этими словами Адель повела его за руку из столовой, вверх по лестнице, туда, где находилась спальня хозяев. Сбросив с плеч платок, женщина прикрыла им распятие на стене, после чего влюбленные снова обнялись и принялись целовать друг друга, едва не теряя равновесие. Йерун сорвал с головы женщины чепец, и густые русые волосы рассыпались по спине и плечам Белой дамы. Тем временем она дрожащими пальцами расстегнула пуговицы его куртки. На ходу срывая друг с друга одежду, они бросились на широкую кровать…

– Йоэн! Милый, милый Йоэн!

Адель лежала на нем, прижимаясь всем телом. Ее волосы, ниспадая по обе стороны лица, создавали непроницаемый полог. Но даже в тени Йерун видел чудесную белизну ее кожи, широко раскрытые сияющие глаза и счастливую ласковую улыбку. Стало быть, вот оно, истинное чудо! Волшебное произошло внезапно, само собой, снизошло на человека без видимых причин. Или, быть может, снизошло именно потому, что юноша всей душой, всем своим существом хотел того, что про себя считал волшебным? Ведь добрых пять лет мысли о белых дамах будоражили и без того бурное воображение Йеруна. И слова об этом, случись им быть сказанными, зазвучали бы по-особенному, как не звучит ничто другое. Однако Йерун молчал, не поверяя этих мыслей никому, даже Гуссену, обычно понимавшему все. Да что там, даже бумаге, способной принять самое невероятное. Стало быть, судьба услышала его и без слов. Услышала и отозвалась.

Сейчас чудесная женщина, жительница некой сказочной страны (сравнение с ангелами упорно не шло на ум) была с ним – живая, осязаемая, любящая. И все же – совершенно невероятная. Йерун осознавал это, снова и снова любуясь ее нагим телом, которое, казалось, светится в наступающих сумерках.

– Ты сравнивал меня с чудесным созданием, – проговорила Адель. – Но для меня чудесное создание – это ты, Йоэн, мой чудодей! Я и не думала, что это может быть так. – Она глубоко вздохнула и снова обратила на него долгий сияющий взгляд.

Йерун хотел переспросить, но она поднесла палец к губам:

– Не говори, Йоэн! Я понимаю, я чувствую!

Они долго лежали, прижимаясь друг к другу. Наконец Адель, поднимаясь с постели, сказала:

– Нам пора, милый. Бригитта скоро вернется.

Теперь все дни, в которые Йерун трудился в доме ван Калленов, проходили по-новому. Порой ученику художника казалось, что они сливаются в какой-то бесконечный и счастливый день. Этот день раз за разом приносил все то, о чем юноша мог только мечтать – за вдохновенным трудом художника следовала любовь Белой дамы.

Приходя по утрам, Йерун приветствовал хозяйку, Бригитту и Йоргена, после принимался за краски, расписывая темперой уже готовый грифельный рисунок. При виде завершенных участков служанка одобрительно кивала, привратник же подолгу оставался на месте, глядя, как сверкает свежей краской то, что вчера еще существовало черно-белым. Заметно было, что Йорген никогда не видел ничего подобного, и теперь впечатлен так, как будто листья не написаны краской и кистями, а сами собой прорастают из добротно оштукатуренной стены. При этом великан забавно приседал, упираясь ладонями в колени, – так роспись, проходившая на уровне его груди, оказывалась вровень с глазами.

Адель же раз за разом просила Йеруна не слишком торопиться, завершая работу. После обеда, когда все выходили из-за стола, у Бригитты каждый раз находились дела в городе, Йорген либо сопровождал ее, либо пропадал где-то на заднем дворе. А ученик художника и Белая дама снова и снова любили друг друга. Но даже отводя