Общество мертвых пилотов - Николай Горнов

Ошибка пилотирования исключалась. Они оба, не смотря на молодость, были настоящими асами. Бывшие летчики-испытатели, Герои Советского Союза. И машины их оказались исправными, Тогда автопилотов еще не существовало, но и вслепую уже не летали, как в 30-х. Перед войной товарищ Сталин осознал всю стратегическую важность высотной авиации, и на разработку новой техники были брошены лучшие конструкторские силы страны. Боевые машины в войсках обновили в течение трех предвоенных лет. И хотя немецкие конструкторы тоже не стояли на месте, но своего подавляющего превосходства на Высоте немцы все же лишились. Как и англичане…

После аварийных посадок Чижова и Сурового весь полк перевернули вверх дном, отработали десятки версий, но ни одна так и не нашла подтверждение. А тут снова ЧП – еще один пилот приземлился с Высоты мертвым. Третий случай за два месяца. Такое замять просто невозможно. Пришлось докладывать Верховному. Тот немного подумал, стукнул кулаком по столу и приказал отменить все полеты на Высоту вплоть до полного выяснения причин. Папахи и партбилеты полетели как во время листопада – сверху вниз. Главком ВВС дожидаться не стал и застрелился сам. Министр обороны тоже, как говорят, примеривался к именному «Браунингу». Но когда на стол Верховного уже лег проект приказа об очередных отставках, удалось выяснить причину гибели пилотов…

– Догадываешься, где собака зарылась? – поинтересовался Ковалев у Гриши. – Сначала никто не верил. Но факты – штука упрямая. Выяснилось, что пилоты сами не захотели возвращаться с Высоты…

– Как это? – Беляков почувствовал холодок, пробежавший от лопаток к пояснице. – Остались на Высоте? Как остались? Где остались? Ничего не понимаю…

– Тебе лучше знать, где они остались, – хмыкнул майор. – Сам-то я ни разу на Высоте не был. И что там происходит – не ведаю. Но с тех пор, как видишь, многое изменилось. В 1954 году на всех машинах установили систему автоматического пилотирования. Чтобы машина приземлялась сама, если вашему брату в голову придут неуставные мысли. И случаи массовой гибели пилотов с тех пор не фиксировались…

– А если автоматика откажет? – живо поинтересовался Гриша и тут же смутился откровенности своего вопроса.

Ковалев в ответ усмехнулся:

– Не откажет. Она надежная. Автопилот – это еще не все. Его, как ты уже знаешь, можно отключить. Пару защитных реле выкрутил – и все дела. С такой задачей и до тебя справлялись разные умники. Не ты первый, не ты последний, кто считал, что запреты для того и пишутся, чтобы их нарушать. Но на этот случай в 56-ом, если не ошибаюсь, на всех высотных машинах установили дублирующую систему автоматической посадки – «Катапульта». Ее без специальных знаний отключить невозможно. Три степени защиты. Контрольное время срабатывания – шестьсот секунд. Если пилот задерживается на Высоте сверх норматива хоть на секунду, эта штука посадит его в аварийном режиме…

Майор некоторое время помолчал, разглядывая пыльную лампочку на потолке.

– Прессует она, конечно, вашего брата по полной программе. Если пилот «катапультируется» два раза подряд с небольшим промежутком во времени, то в лучшем случае отделается инсультом. Отнимутся руки, например. Или ноги. И придется такому бедолаге до самой смерти на инвалидной коляске раскатывать. А после трехкратного «катапультирования» – кома. Насколько я знаю, испытания проводились только один раз, в том же 56-ом. И смертность среди испытателей оказалась на уровне 95 %…

– Я вас понял, товарищ майор.

– Вот и славно. Хорошо, что ты понятливый. И запомни мои слова так, чтобы ни в коем случае… – Ковалев кивнул на фото, которое заметил на тумбочке у кровати. – У тебя теперь и жена молодая есть, и сын. Не рискуй ты больше своим здоровьем, сокол ясный…

Вагон задергался, загромыхал колесными парами и истерично задребезжал пластиком. Поезд набирал ход. От окна сразу потянуло холодом. Вадим перевернулся на другой бок. Не помогло. Сон пропал уже окончательно. Повторяя про себя весь джентльменский набор нецензурной лексики, Вадим медленно спустил ноги на пол и приподнял плотную шторку, стараясь не скрежетать металлическими держателями, чтобы не разбудить Мануэлу, свернувшуюся калачиком на противоположной полке. Сквозь пыльное окно в купе проник желтый конус железнодорожного света, в котором мелькали последние строения какой-то узловой станции. Когда закончились станционные фонари, в купе опять потемнело.

Мануэла спала беспокойно. Но хотя бы спала. А Вадим только проваливался в неглубокую дрему, почти сразу просыпался, а потом не мог заснуть до самого рассвета. Первую ночь он как-то перетерпел. Вторая ночь была уже хуже. А третью иначе как пыткой и назвать нельзя. А впереди ожидалась еще перецепка в Северобайкальске, после которой еще почти сутки пути. И такая перспектива его не радовала. Просунув мокрые от пота ноги в прохладные тапочки, Вадим выглянул в тускло освещенный коридор, плотно прикрыл за собой дверь купе, и оперся на хлипкий поручень. Раздвинул белые полотняные шторы с игривыми волнами, протер ладонью запотевшее окно и прислонился горячим лбом к черному стеклу.

Трансконтинентальный экспресс «Москва-Лена» разрезал мокрую чернильную ночь стремительным брассом. Снаружи в стекло бились тяжелые капли сентябрьского дождя. Там было холодно и сыро. А в вагоне наоборот – светло, тепло и в какой-то степени уютно. Это вам не пассажирско-багажный поезд Одесса-Джанкой, в котором наличие билета не гарантирует даже свободной полки…

– Чё, не спится земляк?

Вадим обернулся. Рядом остановился мужчина с грязным полотенцем на шее. Видимо, сел на последней станции и решил перед сном освежиться. Вадим подвинулся и уступил ему часть окна.

– Перекурим? – предложил попутчик.

– Не курю, – сказал Вадим.

– Бросил?

– И не начинал.

– Что так?

– Здоровье берегу.

Пустой треп Вадима уже начинал раздражать.

– А куда путь-дорогу держишь, земляк?

– Далеко. В Солнечногорск.

– Да, Солнечногорск – это далеко. – согласился попутчик и причмокнул, словно попробовал город на вкус. – А я вот в Северобайкальске схожу. Но в Солнечногорске мне тоже приходилось бывать, ты не думай. Где меня в этой жизни только не мотало – и на всех Северах я побывал, и на всех Югах. Монтажники высшей квалификации везде требуются…

– Слушай, монтажник, – не выдержал Вадим. – Умываться шел? Вот и иди. Пока туалет не заняли.

– Так бы сразу и сказал, а то не курю, не курю!

Разочарованный попутчик удалился и нарочито громко хлопнул тамбурной дверью. Вадим сделан несколько глубоких вдохов-выдохов и ткнул пальцем в свое отражение в стекле. И за что ему такое наказание? Вроде бы никогда не трогал никого, а все равно не удается проскочить мимо этих людей. Обязательно какой-нибудь клещ да прицепится. И не отвалится до тех пор, пока крови не напьется вдоволь…

В купе Вадим сделал еще одну попытку пристроить ноги на короткой полке. Тщательно поправив матрац, взбодрил кулаком подушку, закрыл глаза и попытался оживить в памяти приятные воспоминания. Прошлым летом, например, ему было очень хорошо на скалистом побережье Бискайского залива. Но в этот раз воспоминания о шепоте ночного океана не помогли. Только заныл правый бок. Да еще из соседнего купе стали доноситься характерные звуки: звон стекла о стекло, невнятное бормотание, придушенный женский смех. Вадим покосился на часы. По Омскому времени было уже три часа ночи. По универсальному для всей железной дороги московскому времени уже наступало утро. А для аборигенов, судя по их оживленным разговорам, едва полночь миновала. И от какой точки вести отсчет в этом вагоне – совершенно непонятно. По дороге на Восток как никогда остро чувствуешь относительность времени…