Цена дара - Дилара Маратовна Александрова

правильные слова им плевать. Всегда считал, что я мастер по части мазохизма, но Якоб умудрился переплюнуть даже меня.

Чавкающее грязевое поле обрывалось у самой дороги. Там же сгрудилась огромная куча железа, наполовину врытая в землю. Они так и не дошли до дорожного полотна, где было меньше всего разъедающего их металл яда. Стальные ступни не почувствовали под собой твердость и ровность, механические глаза не увидели маленькую речушку на склоне холма, которую так расхваливал Виктор. Они задрали свои головы, глядя в пасмурное бездонное небо. Здесь находилась не только человекоподобные роботы, с руками, ногами и грустным потухшим взглядом. Встречалось и нечто, похожее на огромных стальных кузнечиков. Вместо крыльев на их спинах тяжелели огромные проржавевшие пулеметы. Не знаю, куда они шли и в каком времени, но путь их прервался очень давно. Сталь не выдерживала обилие кислотных дождей, истончалась и покрывалась ржавчиной. Кое-где она превратилась в труху и осыпалась, оставив в массивных телах большие оранжевые дыры. Человекоподобные роботы лишились верхней полуорганической плоти, их ступни были наполовину разъедены кислотной почвой. Пройдет совсем немного времени, прежде чем их щиколотки надломятся, и роботы упадут. Тогда их плоть начнет разлагаться гораздо быстрей. Почва поглотит их, сделав частью себя. А пока между бежевых лоскутов кожи блестела наполовину истонченная сталь. Они были наги как младенцы и беззащитны, словно груши для битья. Несмотря на всю схожесть с человеком, «Венет» так и не смог понять, зачем ему одежда.

Они стояли на коленях. Они глядели в небо. Пустой взор чернел обесточенным глянцем, в котором когда-то отражалась надежда. Во лбах роботов располагался датчик приема сигнала, поэтому они развернули его вверх, к небу, но казалось, будто они молились. Никто так и не указал им путь, никто не дал необходимых сил, когда батареи истощили свой заряд. Роботы шли долго, делясь друг с другом остатками энергии, и закончили путь все вместе. Наверняка, своими взглядами они взывали к отцу, но в проклятых землях «Венет» перестал царствовать сразу, как только Земля врубила «Скайблок». Когда пришел «Скайблок», здесь перестали царствовать все, кроме ядовитой почвы. Никогда не задавал себе вопрос, почему «Венету» приписывали мужское местоимение, ведь он никак себя не идентифицировал. Наверное, просто такого сукина сына было еще поискать.

— Они могут быть ещё живы, — Якоб прикоснулся тыльной стороной ладони к разложившейся щеке обнаженной женщины.

Наверное, она была красива. Наверное, ее кожа не имела изъяна. Когда-то, но не сейчас. Однако, даже сквозь тлен черты ее лица выглядели правильными, грудь имела идеальную форму. Только одна сгнила и съехала набок, а другая валялась у нее под ногами.

— Хочешь оживить, чтобы трахнуть? — усмехнувшись, спросил Томаш, — Боюсь, она будет не в восторге. Если честно, любители подрочить на железяки пугают даже меня.

Сорвав с себя очки, Якоб отер веки грязным кулаком:

— Ей будет больно. Как только сознательное ядро получит питание, это создание начнет чувствовать каждую свою рану, каждый изъян… — он плакал, — Уму непостижимо, какие это будут мучения. Это будет так жестоко… Однажды она уже пережила ужас и безысходность, пусть это не повторится вновь…

— Ну, допустим. Но прежде чем она испытала ужас и безысходность, зачем-то притащила сюда это свое ядро, — Виктор дал знак рукой не задерживаться на месте, и все двинулись за ним, оставив позади железное кладбище. — Они все притащили. В проклятых землях полно таких. Первая линия отчуждения — самый короткий путь до энергоблоков. И ведь никто из тех, кто имел локальное, независимое сознательное ядро не воспротивился «Венету». Пошли, значит, хотели. Осторожно, ребят, тут склон очень скользкий. Запачкаете задницу — будете идти до самого штаба с обосранными штанами.

Мара гортанно рассмеялся.

— А что, в штабе выдадут новую одежду? — спросил Лиам, почти упавший ладонями в грязь.

— Нет, — отрезал Виктор, — Но там будет, кому над тобой посмеяться.

Казалось, Мара от смеха надорвет свой живот.

В последний момент Лиам удержал равновесие и резко разогнулся: комбат предупреждал о разъеденных кислотой костях. Если он не напоминает об этом каждый раз и смешит Мару, это еще не значит, что яд из почвы куда-то испарился. Подошвы скользили по слякоти, но Лиам старался держать свой зад в равновесии, а ладони как можно выше.

Когда мы выбрались на дорогу, тучи немного разошлись, открывая блеклое и размытое небо. Позади пролегала дорога, и впереди тоже. Идеально гладкое, черное, так и не истлевшее за год дорожное полотно тонкой ниточкой убегало к горизонту. Интересно, из чего оно сделано, раз его не взял яд? Полотно терялось в мутной дымке у подножия серых холмов, похожих на разрушенный город. Острые неровные верхушки напоминали сломанные иглы, их было много и все они тыкались в небо. Скорее всего, это и был город. Но спрашивать у Виктора я не стал. Он казался терпимым в общении только когда молчал.

— У них же не было выбора! — прокричал Якоб, с трудом взобравшийся по склону. — Ни у кого из них не было! Неужели вы не понимаете?

— Остынь, парень, нам еще топать двадцать километров. Побереги воздух в легких, — беззлобно осадил его Виктор. Он взглянул на другую сторону от дороги и блаженно улыбнулся. — Посмотрите вниз — вот и до речки дошли! Чувствуете прохладу?

Внизу тонкой ниточкой текла унылая речушка, теряющаяся среди высоких гладкоствольных деревьев. Те уронили вниз ветви, омыв длинные безлиственные ветви в спокойных медленных водах. Когда тучи освободили небо, поверхность реки отразила тусклый свет глухим серебряным глянцем. Лысая земля вскормила сухие трухлявые стволы, которых оставила жизнь — они корчились, клонясь к земле и не было ни единой причины, чтобы в скором времени они не рухнули в воду. Скорее всего, так и случится. Но не раньше, когда ядовитые дожди дойдут до их сердцевины. Тогда по реке поплывут сухие щепки когда-то радужного прошлого, и любоваться будет уже нечем. Впрочем, и сейчас было непонятно, что Виктор нашел в этом зрелище. Все казалось таким однообразным, плоским, будто плохой художник прошелся по холсту неумелой рукой. Подул ветер. В лицо пахнуло прохладой.

— Люди! Да что с вами со всеми не так?! — Якоб разрезал тишину хриплым дрожащим голосом, раскинув в стороны большие грузные руки. Предполагал, что он всё ещё плакал — с тех пор, как впечатлился упавшими в грязь грудями. — Неужели вам все равно? Они ведь всё ещё живы где-то там, глубоко в своем сознании! Неужели не чувствуете, как это ужасно?! Неужели кто-то заслуживает такого?! Вы… вы… мы просто мучаем их! А потом убиваем!

— Я думал, на войне так полагается, —