Цена дара - Дилара Маратовна Александрова

но вы должны знать, что как только у него в руках появилось бы оружие, он первым выстрелил бы вам в спину, — бросил Виктор из-за плеча.

— Нам дадут оружие?! — воспрянул духом Мара. Он отер о штаны вспотевшие руки, улыбнулся и двинулся вперед.

— Дадут.

Ничего не происходит просто так. С неба зачем-то льет дождь, весна сменяет зиму, планеты крутятся вокруг Солнца, а машины убивают людей. Никто не рождается просто так — кроме таких, как я. Ошибка системы не имеет причин, каких-то сакральных значений или хоть какой-либо пользы. Это космический мусор, попавший в двигатель межпространственного корабля. Он ломает систему, нарушая слаженный ритм мирового порядка. Может, ошибок накопилось так много, что систему настала пора перезагрузить?

Мы оставили лежать его там, в сумерках. Небо полностью затянули облака, досрочно приближая ночь. Мы шли практически вслепую, стараясь держаться дороги. Потому что знали, если собьемся с пути — поделиться энергией друг с другом у нас не получится.

Глава 7

Теперь уже навсегда, окончательно и бесповоротно. Больше никакого бега наперегонки с собственными демонами. Никаких попыток спастись в поэзии, музыке и голосе. Надежда умирает последней. Так, кажется, говорят. Моя надежда помогала дышать все это время. Вдох, еще один, и еще. Я понял это, когда потерял ее. До этого она жила во мне и задавала вопросы, как и полагается тому, кому не все равно. Что, если это однажды закончится? Что, если я проснусь, а вокруг тишина — чудо, не попросившее за себя непомерную цену? Что, если…

Рухнувший мир вспыхивал красными, черными и серыми красками. Когда с неба повалил пепел, я увидел в нем свое отражение. Что внутри, то и снаружи. Подобное притягивает подобное. Так, кажется, тоже говорили. Будто меня вывернули наизнанку и показали всем, что творится у меня в душе. Рано или поздно это должно было случиться.

Вот, я — две тощие, сверкающие ребрами собаки, жавшиеся друг к другу у обочины дороги. У одной до крови ободран бок, она волочила за собой правую лапу. Пепел смешивался с кровью, сбивая шерсть в колтуны. С другой шерсть лезла клочьями, оголяя воспаленную кожу, а у меня пылали легкие, уже не чувствующие воздуха. Наверняка, к вечеру одна из этих двоих издохнет, а меня накроет ломка.

И разрушенные дома с гроздью пулеметных очередей на стенах, и пологие холмы, утыканные лысыми деревьями, словно спичками, и сошедшие с ума вороны с блестящими глазами-бусинами… и мокрый пепел, превращающийся в черный дождь — тоже я. С черного неба падал черный дождь. Я провожу ладонью по бледной влажной коже, и лицо мое остается в темных разводах.

Иногда казалось, что нет конца этой рыхлой, мокрой, вздыбленной почве, похоронившей целый легион металлической плоти. Иной раз разорванная истлевшая кожа походила на человеческую, но люди не привыкли оставлять своих погибших. Тогда чьи эти белые кости, торчащие из-под чавкающей грязи?

«Мои», — подумал я и оказался, конечно же, прав.

На смену грязи пришли камни — малые и большие валуны, через один раздробленные взрывами. Где-то поблизости должна была находиться какая-нибудь скала, разбросавшая свои осколки по голой долине, но мы ее так и не встретили. Ветер донес до вспотевшей кожи сухой песчаный бриз. В горле засаднило. Еще несколько километров назад идеальное дорожное полотно начало рассыпаться. На выходе из зоны отчуждения в нем начали встречаться глубокие рытвины, в которых мог уместиться человек. На смену духоте пришел теплый воздух, дерущий сухостью ноздри и глаза. Яд остался позади. Вместе с ним позади остался и музей смерти. Отравленные земли не оставляли иных следов, кроме ржавого металла и голых до глянца костей. Но чем ближе к энергоблокам, тем сильнее чувствовалось движение войны.

Дорога петляла между песков тонкой змейкой. По пути мы встретили стадо оленей с пустыми взглядами. Они убежали сразу же, как только мы попытались приблизиться к ним.

— Пугливые какие, — сказал тогда Томаш. — Но было бы удивительно, если бы они полезли есть у нас с рук. Здесь не холеные земные зоопарки. Тем более, нам и самим-то есть нечего. Да, Виктор? Когда будет ужин?

— Хочешь есть? — без особого энтузиазма спросил Виктор.

Это был риторический вопрос: посмотри, вокруг — пустыня, будто говорил Виктор, у нас с собой только запасы воды и сахар. Какой еще ужин ты хочешь? Есть хотели все, даже он сам — и без того было ясно.

— От сочного стейка я бы не отказался, — прохрипел Томаш уставшими легкими. — Мы унюхали кое-что сочное перед самым отлетом, но нас, к сожалению, отвлекли. Если бы нам дали хоть какие-то пайки, я бы и не спрашивал. А так, с пулей во лбу или с пустым желудком посреди пустыни — разница не то, чтобы огромная. Конец-то один.

— Скоро нас заберут, — Виктор посмотрел на приборы. — «Скайблок» пропускает сигнал Конфедерации, я подал запрос о подмоге. Прибудем на место, там ваши подошвы поостынут.

— Где-то я это уже слышал.

— Другого ужина у меня нет — придется довольствоваться этим.

— Хороши союзнички, правда? — усмехнулся Томаш. — Земля достаточно близко, чтобы посылать сигналы и глушить небо, но слишком далеко, чтобы добросить до нас сухпайки.

— Так решила не Земля, — отрезал Виктор, и бывалый решил с ним не спорить.

Скорее всего, Марсу приходилось со многим мириться. Земная Конфедерация в союзниках — все равно что перетягивание каната из колючей проволоки. Побеждает тот, кто не опустил окровавленные руки. Но Земля действительно находилась гораздо ближе к Венере, и эту географию Марсу было никак не обойти. В небе царствовала Конфедерация.

— А куда побежали эти олени? — спросил Мара, — Я думал, они водятся там, где есть трава.

— Впереди Седна, — пояснил Виктор. — По крайней мере то, что от нее осталось. Травы там достаточно, на оленей как раз хватит. Но это все, кто выжил. Олени иногда выходят из города, но потом всегда возвращаются обратно. Выбор небольшой, если окружен зоной отчуждения.

— Если я был оленем, сдох бы первым, — ухмыльнулся Томаш. — Остаться должны были только волки, или медведи. Или кто там еще в зоопарках живет, у кого зубы и когти подлинней?

— Не после того, как «Венет» распылил вирус, — ответил ему Виктор. — Иммунитет оказался только у этих тварей. Но мне иногда кажется, что и они порядком пострадали.

— То-то я вижу, стоят и смотрят на меня, как неживые, — Томаш хотел было сплюнуть на сухой асфальт, но пораскинул мозгами и решил поберечь жидкость во рту. — Глаза стеклянные, будто и не понимают, на что глядят.

— Лучше к