Чёрный атаман. История малоросского Робин Гуда и его леди Марианн - Ричард Брук

Галина позвала ее «читать Шевченко»: гармонист со своим репертуаром не случайно появился под окном учительской квартиры.

Изящный, коварный ход сельской леди Макбет… Зазвать в гости, под свою крышу, показать себя царицею, и вот так вот, интеллигентно, слова грубого не сказав, публично обмазать дегтем «московську панночку».

С улицы тем временем неслось:

Я давала адъютанту,

Атамана хочется:

Говорят, что у него

По земле волочится.

По деревне ходят утки,

Серенькие крякают.

Нестор панночку е*ет —

Только серьги звякают.

На полу разбилось блюдце,

Самовар качается.

На столе когда е*утся,

Шумно получается.

Мы заколем петуха

И натопим сала.

Им накормим жениха,

Чтобы шишка встала.

Панночку е*али в бане,

Аж трещали косяки.

Атаман в порыве страсти

Пробил х*ем три доски…

Все время, пока длился концерт, Галина с Феней заливисто смеялись, порою аплодируя, не отставали и «чтицы», эти даже не могли удержаться – все время посматривали на Сашу, замершую у стола… и только Фрося сидела молча, пряча лицо в ладонях.

«Ах вы, невесты Кощеевы… Смейтесь, смейтесь… но я вам этого не забуду».

Глава 10. Страсть и ярость

Саша выбралась из дома Галины, как зверь из ловушки – через заднюю дверь, ведущую в сад; густые осенние сумерки сразу окутали ее, спрятали под лиловым плащом, овеяли спасительной прохладой пылающее лицо… терпкий ветер, пахнущий степью и костром, остудил голову.

Под окнами уже никого не было, но гармошка еще играла где-то в отдалении, повизгивала, похрипывала, словно издевалась над панночкой. Эх, панночка, панночка, ни весть что о себе возомнила, в сказку поверила, а жизнь твоя – копейка, и сама ты – игрушка, кукла, на одно лишь годная, пока вконец не сломают. Грудь сдавило болью, вскипели слезы, Саша не сдержалась – громко, по-детски всхлипнула, но справилась с собой: плакать без толку, жаловаться некому…

«Надо идти поскорее, час поздний… да и те, невесты Кощеевы, хватиться могут…»

Она сбежала с крыльца, и тут услышала тихий свист… Посмотрела вправо и вздрогнула: темная фигура отделилась от темной купы деревьев, уверенно пошла наперерез. Знакомый голос позвал:

– Сашенька, любушка моя!..

«Нестор!..»

Саша ахнула, прижала ладони к щекам и едва не осела на землю – но он успел раньше, подхватил, обнял, притиснул к себе вплотную, вжался всем телом, жарким, обжигающим даже через одежду:

– Ну що ж так долго-то, кохана?.. Заждался тебя под вербою, насквозь продрог… Обойми, любушка!

– Нестор, не надо!..

– Не надо? Меня тебе не надо? – губами нашел губы, впился жадно, языком раздвинул ей зубы, целовал со стонами:

– Врешь, Сашка, надо!.. – обеими руками стиснул грудь. – Мммм… хочу тебя… хочу… вогнать до корня…

Тут же властно завладел ее ладонью, потянул, положил сверху на крепко стоящий член:

– Вишь, ведьма, что со мною из-за тебя деется… Думал завтра до тебя прийти, так не выдержал, любушка!

Она потекла от его бесстыдных признаний сильнее, чем от телесных ласк, но пережитая недавно и тлеющая внутри обида переполняла тошнотной желчью… как верить ему, как быть с ним после всего, что узнала, и на что ей насмешливо намекнули?..

– Нестор… прошу тебя… – не ласкать его не было сил, попыталась оттолкнуть – не смогла, он терся о ее ладонь, целовал пьяно, безумно – она и сама льнула к нему, дрожа, прижималась к непривычному черному френчу из жесткой ткани, перечеркнутому ремнями портупеи, но больше всего желала сейчас – чтобы спрятал, защитил, увез:

– Милый, не здесь, не здесь!..

Ей казалось, что если сама Галина или кто-нибудь из сегодняшних девиц, невест Кощеевых, выйдет на крыльцо и застанет ее целующейся с батькой Махно – или небо рухнет на землю, или она сама сквозь землю провалится, или… выхватит у Нестора из кобуры маузер, да и разрядит в обидчицу всю обойму…

Атаман зарычал нетерпеливо, выбранился сквозь зубы – словно от боли, напряг мышцы и все же оторвал себя от желанного тела, отступил на шаг, но Сашу не отпустил, руку стиснул еще крепче:

– Пойдем, королевна моя, тут недалече! На карете поедем…

«На карете?..» – она решила, что он шутит или бредит. Нестор был изрядно во хмелю, но пахло от него не медовой горилкой, не самогоном, а дорогим тонким вином… знать бы, где и с кем он пил это вино, прежде чем придти к ней – своей рабыне, наложнице, не смеющей отказать…

Но на улице их в самом деле поджидала карета, прекрасное ландо с кожаной обивкой, большими колесами на рессорах, внутри покрытое зачем-то красным ковром… персональный выезд батьки Махно, царя Гуляй Поля. На козлах сидел возница, и Саша узнала в нем Семена Каретника, телохранителя и правую руку Нестора… Присутствие постороннего в такой момент повергло ее в страшное смущение, и она даже заупрямилась возле экипажа:

– Езжай один… я пешком… хочу прогуляться…

Нестор гневно фыркнул, волком ощерился на нее:

– Я те «прогуляюсь», Сашка! Ну, полезай! – подсадил на подножку и еще хлопнул пониже спины, чтобы пошевеливалась… забрался следом, захлопнул дверцу, скомандовал Каретнику:

– Давай! – тот не обернулся, чуть причмокнул, тронул поводья, и лошади взяли с места мягкой рысью…

Нестор, в собственном экипаже уже как будто дома, одной рукой обхватил Сашу, а другой полез ей под юбку, горячей ладонью принялся гладить колени, бедра, зашептал в губы, искушая:

– Любушка, раздвинь… не упрямься… будет добре… нам с тобой… – сам же расстегнул свой ремень, пуговицы на штанах, придвинулся, навалившись сильнее, настойчивее, но Саша сжала бедра, а руками уперлась ему в грудь:

– Перестань!.. Мы же не одни… мне стыдно!

Махно усмехнулся – не поверил, не отпустил, склонился к лицу, принялся целовать с бешеной страстью, впивая ртом каждый ее ответный стон и вздох, кусал и тут же зализывал место укуса, а настойчивая умелая рука, пробравшись под белье, ласкала низ живота. Пальцы то поглаживали снаружи, по влажным завиткам, то, раздразнив, входили внутрь теснины и проникали все глубже, скользили по своду… снова и снова заставляли истекать росой желания. Саша, забыв все, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание от жаркого блаженства, покорно развела ноги, готовая принять любовника полностью…

Он почуял это, зарычал с торжеством победителя и всадил в нее член, точно пику, овладел, как добычей, задвигался ритмично, плавно, сильно, каждым толчком заставляя Сашу сладко вздрагивать, стонать, подаваться навстречу и прижиматься еще теснее, хотя это казалось невозможным: они и так были слиты в одно…

– Саша, любушка, Сашенька… Са-ша… – хрипло выстанывал Нестор, словно звук ее имени усиливал наслаждение, добавлял страсти, что и так полыхала пожаром – и невозможно было остановиться, и невозможно вытерпеть дольше, невозможно… не-воз-мож-но…

– Аааах, Нестор, Нестор!.. – замерла, выгнулась под ним дикой кошкой, стиснулась жарко вокруг ствола – и словно цветок раскрылся в сокровенной глубине тела… тут же услышала его сладкое рычание, ощутила мгновенную судорогу – и сразу после блаженное, нежное тепло.

– Моя… вся моя… – прошептал он, затихая после гортанных стонов и дрожи, и уткнулся лбом ей в плечо, обнял так, что, думалось, никогда не отпустит. Саша и не хотела… закрыла глаза, уплыла в счастье, ни о чем не думая, ничего вокруг не замечая…

***

После теплой и душной ночи заголубевшее утро встретило сильным холодным ветром, воющим в трубе, и стуком дождевых капель по ставням.

– Нестор… – Саша дотронулась до атаманова плеча, сжала несильно, потрясла.

– Ммммм?

– Нестор, послушай… эй… пан атаман… посмотри на меня… – снова сжала плечо с остро выступающей ключицей, и Махно нехотя приоткрыл похмельные глаза, потер набрякшие веки:

– Ну чего тебе, кохана?..

– Я поговорить с тобой хочу…

Он поморщился, подавил зевок, отвернулся к стене:

– Наговоримся ще… Сашуля, дай поспать, у меня зараз казачья