Приключения поручика гвардии - Юрий Шестера

— Работа над словарем практически завершена, — и Андрей Петрович впервые увидел некоторое смущение на обычно непроницаемом лице этого сильного и мужественного человека. — Думаю доработать его в окончательном виде до прихода в Петропавловск, чтобы оттуда переслать в Петербургскую академию наук.

«Оказывается, и у сильных людей есть свои слабости. И это связано с авторством столь значительного научного труда», — с удовлетворением отметил Андрей Петрович.

И тут, словно читая его мысли, снова встал Григорий Иванович:

— Это, Николай Петрович, не просто работа, а научный труд, имеющий мировое значение. Он по своей значимости превосходит все то, что здесь было перечислено. Поэтому разрешите от имени всех присутствующих поздравить вас со столь значительным вкладом в отечественную науку! — все встали и кают-компания огласилась аплодисментами.

* * *

Течь в корпусе шлюпа была устранена, снасти и паруса приведены в полный порядок, и «Надежда» была готова к дальнейшему плаванию. Перед самым отплытием прибыли секретари губернатора и привезли ружья и порох. Старший офицер лично пересчитывал и ружья, и бочонки с порохом.

— Японцам не откажешь в пунктуальности, — удовлетворенно заключил он. — Все в наличии и в полной сохранности.

Секретари еще раз предупредили Крузенштерна, чтобы он вел свой корабль на Камчатку только вдоль восточных берегов Японии, то есть Тихим океаном.

— Идти вдоль западных ее берегов мы иностранцам не позволим.

Резанов покинул свою резиденцию и вернулся на корабль вместе с зеркалами, которые уже не было необходимости нести на руках в Иеддо.

И 18 апреля 1805 года «Надежда» наконец-то покинула гавань Нагасаки.

Русские моряки снова были в открытом море. Когда же из вида скрылись берега Японии, Крузенштерн, недобро ухмыльнувшись, повернул шлюп направо, в сторону Японского моря.

— Тоже мне хозяева! — возмутился он. — Не имеют ни одного мало-мальски приличного военного корабля, а грозят так, как будто их порты забиты эскадрами. Накось, выкуси! — неожиданно воскликнул он, показывая кукиш в сторону уже невидимых берегов, и все, кто был на мостике, заулыбались от мальчишеской выходки своего всегда сдержанного капитана, понимая, сколько он натерпелся от высокомерных японских чиновников с их надменными каменными лицами.

Вошли в Корейский пролив, и Крузенштерн задержался на некоторое время для описания островов Цусима, расположенных в его центре. А затем ввел «Надежду» в Японское море. Теперь он шел путем французского мореплавателя Лаперуза, который первым из европейцев увидел эти таинственные воды. Крузенштерн был вторым.

Он вел шлюп почти по середине моря не потому, что боялся японцев. Они были ему не страшны. Просто столь неожиданно долгая стоянка в Нагасаки заставляла его торопиться, чтобы успеть на рандеву с Лисянским в Макао. А описание западных берегов Японии потребовало бы уйму времени.

Наконец на западе показались далекие гористые берега. Это была таинственная Тартария, очень приблизительно обозначенная на карте. Андрей Петрович с Григорием Ивановичем, с вожделением глядя на эту неведомую землю, думали об одном и том же. Но они знали, что обращаться к Крузенштерну с просьбой подойти к ней поближе, а уж тем более сделать хоть самую малую остановку, было бессмысленно. Они, конечно, знали, что вдоль ее восточных берегов прошли фрегаты экспедиции Лаперуза, но прошли под всеми парусами, не останавливаясь, и только далеко на севере зашли в залив, который был назван Де-Кастри в честь морского министра Франции. А вскоре «Надежда» повернула на северо-восток к самому северному японскому острову Хоккайдо.

И вот по курсу шлюпа прямо из моря появился конус вулкана, который вырастал по мере приближения к нему. Он очень напоминал Тенерифский пик, но в отличие от него был белоснежен, как сахарная голова. По японским и китайским картам этот вулкан находился на острове Риссири у северо-западных берегов острова Хоккайдо.

Крузенштерн ввел «Надежду» в пролив Лаперуза, отделяющий Хоккайдо от Сахалина, но из-за туманной погоды сахалинский берег не был виден. И он направился к северному побережью Хоккайдо.

Дело в том, что ему по заданию Академии наук надо было проверить правильность одной из легенд. Еще в XVII веке монахи-иезуиты приехали в Японию, чтобы обратить японцев в христианство, но были изгнаны оттуда. От них-то в Европе и узнали, что на севере Хоккайдо живут айны, тела которых якобы покрыты густой шерстью, как у животных. Но это вызывало у ряда ученых большие сомнения.

* * *

Продвигаясь вдоль пустынного берега, Крузенштерн уже начал сомневаться в его обитаемости, когда в глубине небольшой бухточки увидел пять домиков, очень напоминающих русские избы. «Надежда» стала на якорь, и баркас с учеными и офицерами во главе с Крузенштерном и Резановым подошел к берегу. Их очень поразило, что сейчас, уже в мае, земля была покрыта глубоким снегом. Правда, уже рыхлым, пропитанным влагой. Но ведь даже гораздо севернее, например, на Камчатке, его в это время года не было и в помине.

Их встречали местные жители. Это явно были не японцы. Те тщательно выщипывают свои бороды, а у этих мужчин были большие черные бороды лопатой. И одеты они были не в шелковые кимоно, а в одежду, сшитую из меховых шкур. Сомнений не было, что это были айны.

— Айны? — спросил их Крузенштерн.

— Айн, айн! — радостно закричали встречающие и стали наперебой приглашать гостей в свои дома.

Они зашли в один из них, в котором не оказалось никакой мебели, и жестами попросили молодого айна снять свою соболью шубу. Тот, видимо, стесняясь, никак не мог понять зачем это нужно, но, подбадриваемый своими соплеменниками, наконец согласился. Оказалось, что шуба была накинута прямо на голое тело.

Однако никакой густой шерсти на его теле не оказалось. Григорий Иванович тщательно осмотрел айна, заставив того несколько раз повернуться. Волосяная растительность, конечно, была, но такая же, как и у любого обыкновенного мужчины.

— Конец еще одного мифа! — торжественно произнес натуралист. — И развеяли его мы, русские мореплаватели! Поздравляю вас, Иван Федорович, с очередным успехом! — и он крепко пожал руку несколько смущенному начальнику экспедиции.

Тут неожиданно появился японский чиновник. Крузенштерн как можно учтивее поклонился ему, тот ответил таким же поклоном, но, сделав устрашающее лицо, несколько раз повторил, указывая на юг:

— Бум-бум! Бум-бум!..

Это, наверное, означало, что скоро сюда с юга придут японские корабли и прогонят их с острова своими пушками. Резанов, который за семь месяцев пребывания в Нагасаки уже мог кое-как говорить по-японски, объяснил ему, что они прибыли сюда с добрыми намерениями и скоро уйдут на Камчатку, как только рассеется туман. Это несколько успокоило чиновника, и он перестал пугать их своими «бум-бум».

Крузенштерн хотел хоть как-то отблагодарить гостеприимных хозяев и приказал принести с баркаса европейские безделушки. Они с удивлением и восторгом рассматривали бусы, зеркальца, но больше всего им понравились блестящие медные пуговицы. Они передавали их из рук в руки, рассматривали и хохотали. Когда же им в конце концов растолковали, что эти пуговицы принадлежат теперь им, они не поверили такой щедрости и пытались вернуть их назад. И когда все-таки окончательно убедились, что эти столь драгоценные вещицы они могут взять с собой, очень обрадовались.