Приключения поручика гвардии - Юрий Шестера

Крузенштерн хотел сделать подобающий подарок и японскому чиновнику, но тот категорически отказался, кое-как объяснив ему:

— Мое начальство подумает, что я пустил иностранцев сюда за взятку. А на самом деле разве мог я один сражаться с военным кораблем!

Тогда он спросил через Резанова, не знает ли японец что-либо о земле под названием Сахалин?

— А как же, — с уверенностью ответил тот. — Она в ясную погоду видна и отсюда. Туда часто ходят японские купеческие корабли.

Однако из дальнейших расспросов они выясняли, что японцы знают и имеют сведения только о южном береге Сахалина, а о более дальних его районах не имеют ни малейшего представления.

Оставшись наедине, Резанов сказал Крузенштерну:

— Это очень важные сведения. Оказывается, японцы не владеют всем Сахалином, а используют в своих целях только его южное побережье. И я сообщу об этом в Петербург в качестве приложения к отчету о ходе и результатах переговоров с японцами.

Когда же туман окончательно рассеялся, «Надежда» покинула остров Хоккайдо, взяв курс на Сахалин.

* * *

Войдя в обширный залив Анива у южных берегов Сахалина, обнаружили, что тут живут те же айны, а управляют ими, как и на Хоккайдо, японские чиновники. Здесь уже был Лаперуз, и Крузенштерн повернул шлюп на восток, идя вдоль лесистых берегов. Обогнув мыс с одноименным названием залива, они приступили к выполнению основной задачи — описанию восточных берегов Сахалина, у которых еще не плавал никто из европейцев. Поэтому-то не было никаких морских карт, а на старинных картах он был условно обозначен как полуостров азиатского материка.

«Надежда» медленно шла вдоль берега, и уже сработавшиеся офицеры дружно выполняли довольно нудную и однообразную работу. А ведь им предстояло провести съемки не менее шестисот миль побережья, а с учетом заливов, бухт и мысов и того более.

Затем, как выяснилось, они оказались в очень обширном заливе, которому, казалось, не было ни конца, ни края. Пришлось изрядно потерпеть, пока его полностью обследовали. Поэтому ему единогласно и дали название «залив Терпения». Когда же уже выходили из него, огибая длинный и довольно узкий полуостров, так как за его берегами просматривалось бескрайнее Охотское море, впередсмотрящий с салинга доложил, что по правому борту просматривается небольшой остров. Крузенштерну очень не хотелось тратить столь драгоценное время на описание такого незначительного объекта, но присущая ему пунктуальность взяла верх.

На невысоком вытянутом на полверсты острове оказался большой птичий базар, и при приближении шлюпа птицы в огромном количестве поднялись в воздух с прибрежных скал, оглушая моряков своими криками.

— Кайры[27], — заинтересованно определил Григорий Иванович. — Эти могут кричать, как недорезанные, — авторитетно объяснил он Андрею Петровичу и Фаддею Фаддеевичу, стоявшим, как всегда, рядом с другом.

— А их яйца можно есть? — раздался заинтересованный голос.

— Можно, но уже поздно. У них уже или появились птенцы, или вот-вот вылупятся.

— Эх, жаль, что опоздали. А как было бы славно побаловаться горяченькой яишенкой, — теперь уже разочарованно прозвучал тот же голос.

Но главное их ожидало впереди. Обходя на малом ходу остров, неожиданно обнаружили лежбище морских животных, похожих на тюленей, которые во множестве лежали на песчаном берегу.

— Да это же вроде как морские котики, — заволновался Григорий Иванович. — Это же звери с бесценными шкурами. А здесь их многие тысячи! Неисчислимое богатство. Иван Федорович, надо подойти поближе к берегу на ялике и окончательно убедиться в этом.

Крузенштерн уже не жалел о затраченном времени. Это действительно были морские котики, и им опять сопутствовала удача, да какая! Ведь до сих пор было известно только одно их лежбище — на острове Беринга в группе Командорских островов к востоку от Камчатки.

Моряки под руководством натуралиста добыли одного из них, чтобы привезти в Петербург его шкуру как вещественное доказательство их открытия. А острову дали название «Тюлений».

* * *

Опять начались будни. Но восточные берега Сахалина были мало изрезаны, и дела по их описанию продвигались на удивление довольно быстро. Это тебе не берега Кюсю, сплошь изрезанные длинными и узкими заливами.

Но в конце мая путь им преградили сплошные ледяные поля, пробиться через которые было невозможно. Что же делать? Ждать пока они растают, означало потерю времени, да и Резанов торопил вернуться в Петропавловск, чтобы побыстрее послать оттуда извещение в Петербург о результатах своих переговоров с японцами.

И Крузенштерн принял решение идти на Камчатку, оставить в Петропавловске Резанова с его торговой миссией, а затем вернуться к Сахалину для продолжения описания его берегов. Поэтому «Надежда» под всеми парусами пошла на восток.

Наконец показались Курильские острова. Было уже начало июня, но все острова были еще в снегу, и их белоснежные шапки, постепенно уменьшаясь в размерах, дугой уходили за горизонт, на юго-запад. Андрей Петрович, как завороженный, прямо-таки впитывал в себя эту незабываемую красоту, созданную всемогущей природой. И никак не мог оторвать взгляда от этого дивного зрелища.

А «Надежда» тем временем прошла довольно широким проливом между островами Курильской гряды, названном впоследствии проливом Крузенштерна, и вышла в Тихий океан.

* * *

Андрей Петрович, конечно, знал, да это и не было большим секретом, что по прибытии в Петропавловск Резанов с членами торговой миссии покидают борт «Надежды». Чиновники миссии отправятся сухопутным путем в Петербург через Сибирь, а Резанов с небольшой свитой уже в качестве председателя Главного правления Российско-Американской компании намерен был с инспекцией посетить русские поселения в Америке.

Надо было, пользуясь случаем, попытаться осуществить свою давнюю мечту. И Андрей Петрович решился.

Встретив как бы невзначай Резанова, он попросил у него аудиенции. Тот внимательно посмотрел на него:

— А что откладывать, проходите в мою каюту.

Адмиральская каюта, в которой он был только один раз после памятного восхождения на Тенерифский пик, но толком так и не рассмотрел ее, охваченный возбуждением, когда они с Григорием Ивановичем были приглашены камергером для беседы, поразила Андрея Петровича не только своими размерами, но и убранством.

Во всю ее ширину были не иллюминаторы, как в каютах офицеров, а большие окна с тяжелыми шторами. За ними, со стороны кормы, просматривался балкон во всю длину переборки с резными перилами. В центре, ближе к кормовой переборке, большой письменный стол с канделябром, кожаное кресло, книжный шкаф. На полу дорогие ковры, а у левой переборки большое, во весь рост, зеркало. Кожаный диван для отдыха со столиком перед ним. А справа, за ширмой, очевидно, спальное место. Все добротно, сделано со вкусом.