Америка. Приехали! - Григорий Хайт

— Папа, папа!

Мишка подхватил дочку на руки и начал гладить её с какой-то совершенно не свойственной Мишке нежностью.

И тут я понял, что было нужно Мишке, что он искал все годы. Ему лишь хотелось, чтобы его кто-то любил. Ни за что-то, а просто так. Просто за то, что он есть.

-

Приключения перелётчика

Перелётчик? Нет такого слова! — вы скажете. И будете правы, потому что есть старое, известное, ёмкое слово ‒ "перебежчик".

— А если человек не бежал, а полз. Тогда кто это?

— Переползчик!

— А если плыл?

— Переплывщик!

— А если летел? Кто он?

+++++++++++++++++++++++++

Мой друг Юра Сазонов был лётчиком. Более того, военным лётчиком. Дело было не очень громким. В каком-то смысле достаточно обыденным, чтобы о нём не упоминалось в средствах массовой информации, но тем не менее достаточно нашумевшим в узких лётчитских кругах. Зачем он это сделал, была ли какая-то цель? Юра мне это никогда не объяснял. Но и скупая фраза "так получилось" тоже ни о чём не говорит. Из разговоров, из случайно брошенных фраз я понял, что всему виной была ленинская работа "Материализм и эмпириокритицизм". Те, кто помоложе, с этой бредятиной, конечно же, не знакомы. Те, кто постарше, естественно, знакомы, естественно, сдавали зачёт, естественно, не читая, естественно, не перевернув ни единой страницы. Я вообще подозреваю, что кроме докторов философии, наборщиков в типографии, да ещё одного политрука — зам. по политработе эскадрильи, где служил Юра — эту великую работу вообще никто не читал. Естественно, что там, в этой работе, ничего не было сказано, что нужно так вот взять и улететь. Дело было в другом. Когда случалось очередное ЧП с перелётом какого-нибудь лётчика к врагам. Такое случалось не очень часто, но вовсе не так уж редко. Тогда с самого центра спускалась очередная директива: "Усилить воспитание патриотизма, улучшить …, углубить…" ‒ и так далее. Как усилить и что улучшить, директивы, естественно, не поясняли.

Разбирайтесь сами на местах. Ну а на местах разбирались ‒ кто во что горазд. Кто-то считал, что лучше всего воспитывает патриотизм рытьё окопов. Другой считал, что нет ничего лучше, чем штудирование уставов. А вот замполит эскадрильи, где служил Юра, почему-то решил, что нет ничего лучше, чем изучение этой великой Ленинской работы. Поэтому, когда в очередной раз в Ленинской комнате собирали летный состав и там лежали материалы по "материализму с эмпириокритицизмом", все лётчики уже догадывались, что какой-то их коллега взял да "махнул" на запад. Естественно, что в Ленинской комнате политрук обо всём этом помалкивал. Но когда народ выходил покурить, то кто-то непременно спрашивал: "Товарищ майор, расскажите, что случилось-то». А у товарища майора самого чесался язык. Так уж хотелось поделиться этой тайной. Поэтому, стоя у ведра с песком, полным окурков, товарищ майор — замполит, понизив голос, сообщал: "Вы только, ребята, не продайте меня», — и полушёпотом излагал детали очередного побега.

Юра мне так и пояснил. "Слушали, обсуждали, посмеивались. А потом я для себя решил. А я что ‒ хуже? Представится случай — улечу». Улетать, впрочем, было пока некуда. Эскадрилья стояла на Дальнем Востоке вблизи китайской границы. Охраняла покой советских граждан от хунвэйбинов или чего-то им подобного. В Китай лететь не хотелось, и потому всё, что мог сделать Юра, — это тихонько подучивать английский язык, пользуясь английскими газетами "Morning Star" и "Moscow news". Мало кто обращал внимание на эту блажь какого-то лётчика, потому что от скуки там было "хоть песню пой, хоть волком вой." Единственный раз — вспоминал Юра — к нему подошёл всё тот же политрук и поинтересовался. "Чего это ты, Сазонов, английские газетки читаешь? Уж не бежать ли собрался?" На что Юра отчеканил громким командным голосом: "Никак нет, товарищ майор. Изучаю язык потенциального противника». Товарищ майор лишь для себя отметил, что, пожалуй, английский язык ‒ это лучше, чем пьянство. Проблем меньше. И с мордобоем, и с сорванным графиком полётов. И посему ему лишь осталось похвалить Юру. "Молодец, Сазонов. Учи на совесть и Ленинские работы не забывай».

А потом произошло то, что у военных является вещью рутинной и повсеместной. Юру перевели в авиационный полк на Кавказ. А там уже всё было просто. В тот день, рассказывал Юра, они отрабатывали полёты в паре. Ведущий — ведомый. Ведущий летит по какому-то маршруту, а ты за ним. Изо всех сил пытаешься не отстать, не потеряться и не столкнуться. Вещь нелёгкая. Особенно на виражах и когда пробиваешь облака. Потеряться в облаках ничего не сто́ит, и никто этому значения не придавал. Так, по одиночке возвращаешься на аэродром и получаешь втык за невыполненное задание. Этого момента Юра как раз ждал. Когда вошли в облака, он просто вывернул штурвал и полетел на юг. А там уж и Иран не за горами, в прямом смысле. Перелёт через Кавказские горы. Локаторы тебя там не видят, а потом ‒ лети, куда хочешь.

Отлетел от границы чуть подальше. Горы кончились. Нашёл какое-то шоссе, возле него площадку поровнее и начал там кружить, вырабатывать горючее. Лететь в Тегеран Юра не решился. Во-первых, бог знает, где он находится. Далеко, можно не долететь. А во-вторых, там на подлёте наверняка бы заметили и сшибли бы ракетой. Поэтому Юра решил, как полагалось в ситуациях, когда до аэродрома не дотянуть, и как учили, садиться на брюхо. Сжёг всё горючее, на минимальной скорости зашёл на посадку. Самолёт поскакал, попрыгал на кочках и в конце концов остановился. Повезло. Уцелел. Ни переломов, ни даже ушибов. Висел на ремнях. Самолёт, правда, разбит. Восстановлению не подлежит ни в Советском Союзе, ни тем более в Иране.

Потом открыл колпак, выбрался из кабины, передохнул, пришёл в себя и направился к шоссе голосовать. Авось кто-нибудь да подбросит до ближайшего отделения полиции. Шоссе было достаточно безлюдное и безмашинное. А те редкие автомобили, что проезжали там, наоборот прибавляли скорость. Никто не торопился подвезти странную личность в лётном костюме. Лишь к вечеру, когда уж начало смеркаться, наконец остановился какой-то любопытный иранец на крошечном грузовичке. Или, возможно, что в сумерках не разглядел, с кем имеет дело. Разговор с иранцем не сильно клеился, но из фраз "полис, арми, юнайтед стэйтс" водитель понял, куда Юре примерно надо. Во всяком случае, он доставил Юру в полицию, рассчитывая на какое-то вознаграждение от властей.

Прибытие Юры в полицейское управление ознаменовалось большим переполохом. Причём настолько большим, что ночная смена даже