Моя жизнь: до изгнания - Михаил Михайлович Шемякин

отца. Наверное, отец в парке и отстал от меня, но я с вытаращенными от ужаса глазами нёсся вперёд по слабо освещённой аллее, и мне явно чудилось учащённое дыхание отца и шлепки по земле его босых ног.

В парке ни одной живой души, к которой я бы мог воззвать о помощи, и вдруг вдалеке вижу одноэтажный домик с горящим оконцем.

Подбежав к дверям этого дома, толкаю дверь, которая, к счастью незаперта, пробегаю небольшую прихожую, тусклая лампочка свисает с потолка, толкаю ещё одну дверь, и – я в слабо освещённой спальне, в которой кто-то спит. Я кричу: “Спасите меня, папа хочет меня убить!” И мгновенно залезаю под одеяло в ноги лежащим на кровати людям. Как выяснилось потом, я забежал в домик пожилого латыша сторожа, который мирно спал со своей почтенной супругой. Латыши оказались добрыми людьми. Они поили меня чаем, успокаивали и утром отвели к обезумевшей от страха маме.

Лезгинка на банкетном столе

Но авантюры моего папаши в эту ночь после неудачной попытки стать Тарасом Бульбой отнюдь не закончились. Потеряв из виду сына, отец вспомнил, что сегодня день рождения у его знакомой врачихи Раи, к которой, как и ко всем дамам, встречающимся на его пути, он был неравнодушен. И отец решает немедля отправиться к новорождённой…

Симпатичная, интеллигентная Рая была заведующей городской больницей и в этот праздничный вечер сидела, ничего не подозревая, во главе длинного стола, с двух сторон которого чинно восседали её знакомые, в том числе несколько убелённых сединами профессоров. Итак, на одном конце стола сидела Рая, а другой был придвинут к открытому окну. Был чудный поздний майский вечер, квартира Раечки находилась на первом этаже, и ветки сирени заглядывали в окно. Стол был уставлен графинами со спиртными напитками и тарелками с разной снедью. Гости, по преимуществу латыши, вели светские разговоры, перемежая их комплиментами в адрес хозяйки дома. И вдруг! На подоконник со стороны двора шлёпнулись две ладони, над которыми появилась улыбающаяся голова с растрёпанными волосами, затем торс, ещё небольшое усилие – и… на фоне тёмного окна во весь рост стоит на столе человек, босой, голый по пояс, в белых солдатских кальсонах.

Раечка была еврейкой, а евреи – удивительный, остроумный, весёлый и, главное, находчивый народ. И вот она, приветливо раскинув руки, громко объявляет остолбеневшим гостям: “Коллеги! А это мой чудесный друг – полковник Михаил Петрович Шемякин!” “Чудесный друг” обводит всех гостей победоносным взором, затем, многозначительно глядя в глаза хозяюшке, вскидывает одну руку, согнутую в локте, до уровня подбородка и, ловко перебирая босыми ногами между графинами и рюмками – лезгинка! – не опрокинув ни одну из них, движется по длинному столу прямо к Раечке, спрыгивает со стола, усаживается ей на колени и, опрокинув в себя пару стопок, начинает крыть Раечкиных коллег. “Ну ты, очкастый! Ты на себя смотрел в зеркало? Ну какая же у тебя мерзкая рожа! Раечка, как ты можешь с ним иметь дело?!” И к следующему: “А ты, плешивый интеллигент, что тут расселся?! Раечка, почему он здесь у тебя?” Гости начинают быстро растворяться, не дожидаясь продолжения аристидо-брюановщины[2]. Раиса укладывает отца в кровать и мчится к маме. Через час отца в накинутой шинели, в галифе, но по-прежнему босого ведут домой.

А утром побритый и надушенный отец приходит к Раечке с букетом роз и в качестве подарка приводит двух солдат, они должны прирезать борова, которого во дворике в сарае держала Раечка, чтобы наделать из него окороков и колбас. И тёплые отношения папаши с красивой докторшей продолжались до вынужденного отъезда из столицы Латвии.

Ключи от города Риги

И вот наконец это долгожданное событие – вступление отца в должность коменданта города Риги – свершится завтра утром! Церемония будет проходить на городской площади. Отец будет гарцевать на коне с шашкой наголо, принимая военный парад, затем вручение ключей от города, торжественные речи, банкет на сто человек, журналисты, газетчики. А потом наша семья поселится в большом старинном комендантском особняке. Мама, как жена коменданта, будет бесплатно посещать театральные представления. И с завтрашнего дня начнётся новая жизнь! Ура!

Весь день до позднего вечера идут приготовления к завтрашнему параду. Взволнованная мама утюжит через мокрую тряпку галифе отца, начищает специальной жидкостью металлические пуговицы на его кителе. Я с сестрёнкой тружусь над папиными сапогами. Густо смазав их гуталином, я надраиваю их щётками до ослепительного блеска, затем передаю сапоги сестрёнке, которая протирает их бархоткой. Многочисленные медали и ордена, которые будут украшать его грудь, отец чистит зубной щёткой и зубным порошком сам.

К девяти часам вечера возня с парадным облачением подходит к концу, пора ужинать, но дома нет хлеба, и отец решает сбегать за ним в булочную, расположенную недалеко от нашего дома. Увы… ужинали мы без хлеба и без отца. Уложив нас с сестрой спать, мама отправляется на поиски исчезнувшего мужа. Булочная давно закрыта, но рядом с ней ещё работает пивной ларёк. И от ларёшницы мама узнаёт, что небольшого роста полковник долго пил пиво с высоким латышом, с которым познакомился, стоя у ларька, и тот, узнав, что перед ним завтрашний комендант Риги, упросил полковника оказать честь – ненадолго заехать к нему домой, где многочисленная родня празднует день рождения его годовалого сына. И они с полковником уехали.

Расстроенная мать, полная тревожных предчувствий, возвращается домой и всю ночь ждёт отца, глядя на часы. В шесть утра звонок в дверь, мать несётся открывать. На пороге два офицера держат под руки совершенно пьяного отца. “Здравствуйте, мы из комендатуры. Товарищ полковник немного пошумел в одной латышской семье, и мы вынуждены были его забрать”. Мать укладывает отца в постель. Семь часов утра, восемь, девять… Кто-то сейчас принимает парад, принимает ключи от города Риги?

Днём отец приходит в себя, мама сидит у кровати. “Миша, ну что же ты наделал?” – горестно спрашивает она его. Отец с головой, обмотанной мокрым полотенцем, приподнимается и беззаботно отвечает: “Знаешь, Юля! Да пошли они все… знаешь куда!”

А события этой ночи развивались следующим образом. Семейный круг латышей тепло принял полковника, а полковник принял на грудь изрядное количество горячительного. И, недолго думая, стал флиртовать с женой пригласившего его латыша. Разумеется, тому это пришлось не по душе и он попытался одёрнуть пылкого полковника. Отец счёл это оскорбительным и после резкой и короткой речи, сведённой к тому, что завтра, став комендантом, он перевешает латышей на фонарных столбах, как врагов советской власти, ударил хозяина дома по голове наганом, вытащенным из кобуры во время “выступления”.