Неточка Незванова - Федор Достоевский

– И вам не стыдно так думать и спрашивать об этом, княжна? –раздался вдруг голос мадам Леотар, которая уже пять минут наблюдала за нами ислышала наш разговор. – Стыдитесь! вы стали завидовать бедному ребенку ихвалиться перед ней, что умеете танцевать и играть на фортепьяно. Стыдно; я всерасскажу князю.

Щеки княжны загорелись как зарево.

– Это дурное чувство. Вы ее обидели своими вопросами.Родители ее были бедные люди и не могли ей нанять учителей; она сама училась,потому что у ней хорошее, доброе сердце. Вы бы должны были любить ее, а выхотите с ней ссориться. Стыдитесь, стыдитесь! Ведь она – сиротка. У ней нетникого. Еще бы вы похвалились перед ней, что вы княжна, а она нет. Я васоставляю одну. Подумайте о том, что я вам говорила, исправьтесь.

Княжна думала ровно два дня! Два дня не было слышно ее смехаи крика. Проснувшись ночью, я подслушала, что она даже во сне продолжаетрассуждать с мадам Леотар. Она даже похудела немного в эти два дня, и румянецне так живо играл на ее светленьком личике. Наконец, на третий день, мы обесошлись внизу, в больших комнатах. Княжна шла от матери, но, увидев меня,остановилась и села недалеко, напротив. Я со страхом ожидала, что будет,дрожала всеми членами.

– Неточка, за что меня бранили за вас? – спросила онанаконец.

– Это не за меня, Катенька, – отвечала я, спеша оправдаться.

– А мадам Леотар говорит, что я вас обидела.

– Нет, Катенька, нет, вы меня не обидели.

Княжна вскинула плечиками в знак недоуменья.

– Отчего ж вы все плачете? – спросила она после некоторогомолчания.

– Я не буду плакать, если вы хотите, – отвечала я сквозьслезы.

Она опять пожала плечами.

– Вы и прежде все плакали?

Я не отвечала.

– Зачем вы у нас живете? – спросила вдруг княжна помолчав.

Я посмотрела на нее в изумлении, и как будто что-то кольнуломне в сердце.

– Оттого, что я сиротка, – ответила я наконец, собравшись сдухом.

– У вас были папа и мама?

– Были.

– Что они, вас не любили?

– Нет… любили, – отвечала я через силу.

– Они были бедные?

– Да.

– Очень бедные?

– Да.

– Они вас ничему не учили?

– Читать учили.

– У вас были игрушки?

– Нет.

– Пирожное было?

– Нет.

– У вас было сколько комнат?

– Одна.

– Одна комната?

– Одна.

– А слуги были?

– Нет, не было слуг.

– А кто ж вам служил?

– Я сама покупать ходила.

Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне сердце. Ивоспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны – все это поражало, обижаломое сердце, которое обливалось кровью. Я вся дрожала от волнения и задыхаласьот слез.

– Вы, стало быть, рады, что у нас живете?

Я молчала.

– У вас было платье хорошее?

– Нет.

– Дурное?

– Да.

– Я видела ваше платье, мне его показывали.

– Зачем же вы меня спрашиваете? – сказала я, вся задрожав откакого-то нового, неведомого для меня ощущения и подымаясь с места. – Зачем жевы меня спрашиваете? – продолжала я, покраснев от негодования. – Зачем вы надомной смеетесь?

Княжна вспыхнула и тоже встала с места, но мигом преодолеласвое волнение.

– Нет… я не смеюсь, – отвечала она. – Я только хотела знать,правда ли, что папа и мама у вас были бедны?

– Зачем вы спрашиваете меня про папу и маму? – сказала я,заплакав от душевной боли. – Зачем вы так про них спрашиваете? Что они вамсделали, Катя?

Катя стояла в смущении и не знала, что отвечать. В этуминуту вошел князь.

– Что с тобой, Неточка? – спросил он, взглянув на меня иувидев мои слезы, – что с тобой? – продолжал он, взглянув на Катю, которая былакрасна как огонь, – о чем вы говорили? За что вы поссорились? Неточка, за чтовы поссорились?

Но я не могла отвечать. Я схватила руку князя и со слезамицеловала ее.

– Катя, не лги. Что здесь было?

Катя лгать не умела.

– Я сказала, что видела, какое у нее было дурное платье,когда еще она жила с папой и мамой.

– Кто тебе показывал? Кто смел показать?

– Я сама видела, – отвечала Катя решительно.

– Ну, хорошо! Ты не скажешь на других, я тебя знаю. Что ждальше?

– А она заплакала и сказала: зачем я смеюсь над папой и надмамой.

– Стало быть, ты смеялась над ними?

Хоть Катя и не смеялась, но, знать, в ней было такоенамерение, когда я с первого разу так поняла. Она не отвечала ни слова: значит,тоже соглашалась в проступке.

– Сейчас же подойдем к ней и проси у нее прощения, – сказалкнязь, указав на меня.

Княжна стояла бледная как платок и не двигаясь с места.

– Ну! – сказал князь.

– Я не хочу, – проговорила наконец Катя вполголоса и с самымрешительным видом.

– Катя!

– Нет, не хочу, не хочу! – закричала она вдруг, засверкавглазками и затопав ногами. – Не хочу, папа, прощения просить. Я не люблю ее. Яне буду с нею вместе жить… Я не виновата, что она целый день плачет. Не хочу,не хочу!

– Пойдем со мной, – сказал князь, схватил ее за руку и повелк себе в кабинет. – Неточка, ступай наверх.

Я хотела броситься к князю, хотела просить за Катю, но князьстрого повторил свое приказание, и я пошла наверх, похолодев от испуга какмертвая. Придя в нашу комнату, я упала на диван и закрыла руками голову. Ясчитала минуты, ждала Катю с нетерпением, хотела броситься к ногам ее. Наконецона воротилась, не сказав мне ни слова, прошла мимо меня и села в угол. Глазаее были красны, щеки опухли от слез. Вся решимость моя исчезла. Я смотрела нанее в страхе и от страха не могла двинуться с места.

Я всеми силами обвиняла себя, всеми силами стараласьдоказать себе, что я во всем виновата. Тысячу раз хотела я подойти к Кате итысячу раз останавливалась, не зная, как она меня примет. Так прошел день,другой. К вечеру другого дня Катя сделалась веселей и погнала было свой обручпо комнатам, но скоро бросила свою забаву и села одна в угол. Перед тем какложиться спать, она вдруг оборотилась было ко мне, даже сделала ко мне двашага, и губки ее раскрылись сказать мне что-то такое, но она остановилась,воротилась и легла в постель. За тем днем прошел еще день, и удивленная мадамЛеотар начала наконец допрашивать Катю: что с ней сделалось? не больна ли она,что вдруг затихла? Катя отвечала что-то, взялась было за волан, но только чтоотворотилась мадам Леотар, – покраснела и заплакала. Она выбежала из комнаты,чтоб я не видала ее. И наконец все разрешилось: ровно через три дня после нашейссоры она вдруг после обеда вошла в мою комнату и робко приблизилась во мне.