Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

небрежно сигарету между пальцами – это было очень поэтично.

Геннадий курил много и был страшно косноязычен. На вопрос «У тебя есть зажигалка?» – начинал нервничать, хлопать себя по карманам и, застревая на букве «з», выдавливал наконец: забыл дома. Тогда давал прикурить – это была вполне доступная Веронике эротика. Про Геннадия говорили, что у него «скандированная» речь – типа рубленая. И стихи он вырубал легко, на каждый семинар приносил новые и новые. Сам их читать даже не пытался. Чаще всего читал его друг: поэт-деревенщик Герасим Авдеев, которого все звали Муму. Его кумиром был Есенин. Но Муму тоже читал невыразительно. Руководителю приходилось просить текст и самому пробегать строчки глазами. Но однажды Муму заболел, и Вероника предложила свои услуги. Свои стихи перед зеркалом она обычно читала излишне чувственно. Но строки Геннадия были так сложны, что дай бог довести фразу до точки. Кстати, знаков препинания он не ставил. Вероника выбрала совершенно информативный тон, и это очень понравилось автору. Он благосклонно похлопал ее по плечу.

Однажды в перерыве Гена вдруг спросил, одолевая трудности произношения, бывала ли она когда-нибудь в Доме литераторов. Конечно, Вероника слышала об этом знаменитом доме, но никогда не была. Геннадий сказал, что у него там дело в секции поэзии и, если ей интересно, она может составить ему компанию.

В святая святых вошли по студенческим, суровый контроль в виде немолодого вышибалы в униформе, подробно расспросил о цели посещения.

Они прошли в Дубовый зал, там поднялись по дубовой лестнице и вошли в совершенно канцелярского вида кабинет, в котором было три стола по секциям: драматурги, прозаики и поэты. Три милые женщины заведовали столами. Поэзией – самая юркая, маленькая, похожая на старушку. Она встретила Геннадия очень радушно, и Вероника поняла, что они хорошо знакомы. Речь, однако, шла о бытовом вопросе – о путевке в Дом творчества в Переделкино. При этом почему-то Геннадий говорил легко и гладко.

Получив нужную информацию, они вошли обратно в Дубовый зал и, проходя между столиками к выходу, наткнулись на своего руководителя. Слуцкий обедал со своей женой Татьяной, про которую в институте говорили, что она очень больна. Оба вежливо поздоровались, но Слуцкий неожиданно сделал жест подойти и присесть.

Подошли и присели.

Слуцкий представил их своей жене. Татьяна хорошо выглядела, и Вероника подумала: всё врут в институте. Потом Слуцкий кивнул официанту, и тот принес два дополнительных бокала. Борис Абрамович разлил вино и сказал:

– Давайте выпьем за здоровье… За хорошее здоровье ваше и за плохое моей жены.

Студенты смутились, чокнулись, отхлебнули по глотку. Но жена Татьяна была спокойна, очевидно, этот тост прозвучал не в первый раз.

Немного поговорили об институте. Геннадий опять путался в звуках речи. А Вероника просто не знала, что говорить. И мастер, пожалев, их отпустил. Вероника шла и думала: «Я в самом эпицентре высокой советской литературы. Иду по этому чудесному зданию как ни в чем не бывало. Как будто я такая же, как они… небожители».

Будучи москвичкой, она была лишена главного в студенческой жизни – общежития.

Но однажды ее пригласили, сказали, будет встреча с другими потоками и семинарами, будут читки и стихи. Объяснили, как ехать, остановка называлась «Соломенная сторожка». Вероника задохнулась от этого названия. Как поэтично!

Пили в общежитии круто. Особенно поэты. Драматурги держались особняком, их вообще интересовали театры, а не толстые журналы. Прозаики часто наведывались в журнал «Знамя», благо он находился почти во дворе Дома Герцена, где обитал Литинститут. Таскали туда свои худосочные рассказики и получали отказы с рецензиями, что было очень ценно. А критики всех презирали и правильно делали.

Вероника думала, что на вечеринке она услышит ребят из других семинаров. Но никто не собирался делиться своим творчеством. Просто пили. Она увидела оживленно беседующих Геннадия и Герасима.

– Мальчики, – сказала она, подойдя, – я думала, будет литературный вечер. А все просто пьют.

– А ты не пьешь? – спросил Муму. Поэты всегда пьют, потому что у них болит душа. У тебя болит душа?

– Болит, – призналась Вероника.

– Тогда надо выпить.

Налил ей желтого пойла из большой фляги.

– Ну, – подняла Вероника мутный стакан, – за поэзию.

Выпила залпом, потом посмотрела на Геннадия, но, похоже, его душа уже давно болела. Он был не в себе.

– Я лучше пойду, завтра выступаю на семинаре. Надо подготовиться.

Геннадий вдруг ожил:

– Интересно. Я приду.

Нехорошее чувство толкнулось где-то в глубине Вероники:

– Не надо, ой как не надо.

Потом понадеялась: прогуляет. Он вообще редко появлялся на занятиях.

– Я пошла? – сказала она полувопросительно.

– Я провожу, – Геннадий встал и, обняв ее за плечи, повел по общежитию. Вокруг клубились страсти, где-то били морду.

– Интересно у вас, – сказала Вероника.

– Я тут не живу. О, – тронул он какую-то дверь, – Шульманы в Питере, идем сюда!

Вероника, не веря своему счастью, вошла в чужую комнату. Шульманы были прозаики, писали вместе длинный роман, по ходу дела поженились. Сейчас находились в небольшом медовом прогуле по месту прописки мужа в Ленинграде.

Прозаики были люди расчетливые и холодные, так считала Вероника, а поэты – самые прекрасные, самые душевные. Эту мысль тогда она сообщила Геннадию и тут же призналась ему в любви. Бесхитростно сообщила, что он гений, что она его любит и будет любить всю жизнь. Она так и стихи писала: прямым текстом.

Молодой поэт был тронут, да и кого не взволнует такое признание. После этого Вероника сказала, что она готова на все, и стала снимать с себя свитер. Но в общежитии было холодно, тогда она передумала и сняла юбку.

У двери был сломан замок и Веронику это немного раздражало. И действительно, одна парочка в поисках приюта сунулась было в шульманский загон, но почтительно ретировались, увидев, что койка занята.

Но потом им стало все равно, пусть хоть весь институт приходит с мастерами и руководителями, – они решали свои проблемы, проверяя новые ощущения. Всё побоку, пусть хоть весь мир рухнет. Они при деле. Пойло ударило в голову, Вероника не ожидала такой легкости – море по колено. Она давно мучилась от своей невинности.

Но не все шло гладко, да Вероника и не ждала легких путей. Она была воспитана в преодолении трудностей. Молодой поэт был не совсем в форме. Но он тоже старался. Опыт надо приобретать, а не изучать. Вероника обожала своего гения, закопошились строчки: «И не надо тут двух мнений, без сомнений, Гена – гений» Ей так понравилось, что она захотела поделиться, но потом подумала: а вдруг обидится или, не дай бог, украдет?!

Гений вдруг откинулся и закрыл глаза. Вероника не поняла результата, а спросить стеснялась.

Решила: уточнит потом, на следующем свидании.

Он спал. Она смотрела на его тонкое усталое лицо. Потихоньку разглаживались обвисшие губы, придававшие ему обычно чуть брезгливое выражение. Она смотрела, смотрела. За эту ночь она прожила с ним жизнь, родила детей, порадовалась его книгам, поставила их на отдельную полку, запомнила их шершавые корешки, погладила ему рубашку.

Что дальше – думать не стала. Быстро оделась и поспешила домой. Метро уже открыли. Надо было многое обдумать и подготовиться к своему выступлению.

Готовилась тщательно: погладила мамину блузку с кружевами. Обсудила сама с собой, не стоит ли надеть длинную юбку. Длинное входило в моду, но чувство неловкости все равно вызывало. «Не буду выпендриваться», – осадила себя Вероника и в последнюю очередь занялась отбором стихов для любовного цикла… «О, без тебя мне жизнь не мила, о, не мила мне жизнь без тебя!»

Она прочитала весь цикл у зеркала, внимательно вглядываясь в свое отражение. В принципе, понравилось, и стихи, и сдержанная манера чтения. Этому она уже научилась.

Входя на следующий день в здание института, она вдруг страшно струсила и даже повернулась было к выходу на улицу, как перед ней возник сияющий Геннадий и сказал, не запнувшись: «Видишь, я ради тебя пришел». Она была тронута, хотя надеялась, что он проспит.

Они сдали в гардероб пальто и поднялись наверх. Когда проходили мимо деканата, оттуда крикнула секретарша Клавочка:

– Овчаренко и Тимофеева, быстро зарегистрируйтесь!

Оба замерли. Вероника собралась было