Волшебный магазин - Анна Сергеевна Родионова

Возникало ощущение, что режиссер не знал, чего он хочет.

– А что такое «белая собачка», – спросила Нюся у этой противоположной.

– Ну это когда режиссер хочет снять одну актрису, но боится худсовета, который должен утвердить, и для этого специально делают пробу ну каких-то совсем не подходящих.

– А собачка почему?

– А собачка, – встряла Саша, – вас вообще не касается. Лучше сценарий читайте.

И дала второй претендентке тоже растерзанную кипу листов, скрепленных скоросшивателем.

– Смотрите эпизод номер тридцать семь – там диалог.

Диалог был неинтересный: надо было спросить, какая погода, услышать, что хорошая, удивиться, посмотреть в окно и сказать: «А по-моему, идет дождь».

– А с кем будет диалог? – спросила девочка у ассистентки.

– Ну какая, господи, разница, ну со мной.

– Я с вами не буду.

– Почему?

– Это неправда.

– Ну знаешь, это не тебе решать. Командует тут.

Нюся встала и пошла к выходу, навстречу возвращались покурившие операторы.

– Э-э, ты куда? Сейчас твоя очередь, иди на место.

Ее поставили перед камерой и сразу ослепили софитом. Из глаз потекли слезы.

– Это еще что такое?! – воскликнул оператор, – мне дождь на лице не нужен.

Отвернул прибор.

Подскочила гримерша и протянула лигнин.

– Что это?

– Слезы вытереть.

Оператор опять повернул софит в ее сторону. И опять потекли потоком слезы. Нюся промакнула глаза и собрала все свои силы. От этого стала напряженно-деревянной. Для собачки годилась.

Но тут вошел Кургапкин с зубочисткой во рту. Пригляделся к Нюсе:

– Что происходит? Вы ее обидели?

– Ее обидишь, – проворчала Саша.

– Давай поговорим, – лениво сказал Кургапкин, перекатывая зубочистку слева направо, незаметно давая знак камере.

– Ну и что там на улице? Тебя вообще погода интересует?

– Ну и какая погода? – вспомнила Нюся.

– Отличная, не видишь, что ли?

Нюся огляделась и сказала:

– Не вижу, тут окна нет.

– Ах ты, наш передвижник, а фантазия работает или нет? Погода, говорю, хорошая.

– А я говорю – плохая.

– А я говорю – хорошая.

– Дождь идет.

– А откуда ты знаешь, тут окна нет.

– Стучит по крыше.

– Это плотники декорацию строят.

– Что я молоток от дождя не отличу? Колотит.

– И что это значит?

– Я еще не дочитала.

Ее отпустили и велели звонить. Звонить она не собиралась. Телефон выбросила. Но запомнила. Решила напоследок прогуляться по павильонам – везде был перерыв и все двери были открыты.

Смотреть на декорации было интересно. Например, снимали школу – так там от этой школы был только кусок вестибюля, вешалка с гардеробщицей и ступеньки наверх. А там просто обрывались – дальше ничего не было.

А в самом большом зале снимали бал – стены были с канделябрами, рояль с пианистом и одинаково одетые балерины в красивых платьях. И пол был паркетный – временный, только посередине, а по краям бетонка. И много проводов, кабелей и этих чертовых ярких прожекторов, но они отдыхали, не лупили по лицам.

А с изнанки все эти декорации были обычной туфтой – фанера, закрепленная на столбиках и придавленная мешками с песком, чтоб не падали. Ох и дурят же нашего брата, зрителя.

А запах был – запах краски, штукатурки и еще чего-то железного. Хороший запах.

И тогда она вдруг поняла, что не может уйти, пока не узнает, что это значит «белая собачка» и почему именно так ее назвали.

Повернулась и пошла обратно. Но заблудилась – на нее выскочила ассистентка, но не Саша, просто похожая, схватила ее за руку и закричала:

– Так вот ты где? Быстро в гримерную!

И потащила ее по лестнице, потом по кривому коридору – навстречу шли три мушкетера, все четыре, – потом в лифт, потом опять коридор и в гримерную. Гримерша отложила в сторону парик, который она завивала щипцами, и очень оперативно намазала Нюсю краской типа свежего загара, потом навела тени, потом ресницы, потом губы.

И в таком уродстве ее потащили в павильон. Но там сидел совсем не Кургапкин, а другой и смотрел на нее так же пристально, потом сказал:

– Что вы с ней сделали? Все смыть, вернуть прежнее.

Когда ее сняли на фото и на камеру и попросили заплакать, этот новый режиссер, которого все звали просто Платоныч, спросил:

– Ты откуда взялась? Как тебя зовут?

– Наташа.

– С кем ты живешь? Кто твоя семья?

– Папа профессор, мама охотник.

– Кто?

– Охотник, она стреляет здорово, попадает в соболя прямо в глаз и шкурку не портит.

– Хочешь сниматься в кино?

– Можно.

– Тогда приходи завтра.

Платоныч захлопал, вызвал похожую на Сашу и велел записать все данные.

По дороге она было завернула к Кургапкину, но эта другая ассистентка не пустила и увела ее прямо в проходную. Тогда она спросила:

– Что значит «белая собачка»?

– Когда художник рисует картину, он должен показать ее начальству, и чтобы это начальство не обратило внимания на людей, нарисованных там, он рисует в уголке маленькую белую собачку. Начальство ругает картину, автор не идет на уступки, а потом соглашается убрать только эту белую собачку.

– Так, значит, меня снимали, только чтобы выкинуть?

– Необязательно… Может, наоборот, чтобы выкинуть других собачек, а тебя взять. Знаешь, в кино очень трудно догадаться, что для чего делается. Придешь завтра?

– Не знаю. Я не хочу быть белой собачкой.

– Это судьба. Это не зависит ни от кого. Только судьба.

Дома папа с мамой пили чай.

– Катюша! Что так поздно?

– Собрание было.

– А уроки когда будешь?

– Нам не задали. Мам, а ты знаешь, что такое белая собачка?

Отозвался папа:

– Если кудрявая, пиренейский мастиф.

– Я сказала: только через мой труп, – у нас в коммуналке никаких животных.

– Тогда померанский шпиц.

Мама встала и ушла, хлопнув дверью.

– А почему ты спросила? – заинтересовался папа, – я, если честно, всегда хотел овчарку.

Прогуляв обществоведение, Катя опять поехала на киностудию. Но оказалось, туда не так легко попасть – вчера ее встречали, а сейчас никого не было. В проходной сказали: ждите, за вами придут.

И она стала ждать. Мимо на студию прошел Смоктуновский в виде Ленина, а потом Татьяна Самойлова в виде Анны Карениной. А за ней никто не приходил.

Наконец появилась девушка Саша или вторая Саша и позвала:

– Наташа!

– Я, – крикнула Катя, но к ассистентке уже спешила Фатеева. А когда позвали Анну, она ухом не повела.

– Я же не могу сказать «Нюся» – это же просто детский сад, – сказала четвертая «не Саша».

– Вообще-то я Катя, мне просто имя Нюся нравится.

– А паспорт у тебя на кого?

– А паспорта у меня еще нет, но скоро будет.

Предъявила, как в прошлый раз, свидетельство о рождении и прошла на территорию студии.

Но ее привели отнюдь не к Кургапкину, а в гримерную, и стали из нее делать девятнадцатый век. Это так ей не шло, что Катя сразу поняла – готовят собачку. Она не хотела быть собачкой. Но идти на обществоведение хотелось еще меньше.

И она потерпела, когда высоко подняли волосы, закрепили лаком и сказали:

– Какой ужас!

Потом подобрали платье, в котором она спотыкалась.

Она только спросила:

– А я кто?

– Ты Кити. Читала Анну Каренину?

– Видела.

Она имела в виду, что встретила Татьяну Самойлову.

Но ее уже вели по лестницам. Главное было – не упасть.

– А вот и Кити, – весело провозгласила четвертая «не Саша», но никто не среагировал. Все были заняты Вертинской.

У «белой собачки» упало сердце: вот оно, как в воду глядела.

Но ее честь по чести очень долго фотографировали, а потом так же долго просили пройтись перед камерой. Режиссера на пробах не было, да, собственно, он и не был нужен.

Ее стали приглашать на пробы и, что самое интересное, даже немного платить. Но пока у нее не было паспорта, она не могла получить деньги, а родителей, таких далеких от искусства, не хотелось тревожить.

Художественный совет регулярно отвергал Катю и утверждал того, кого хотел режиссер, пока один молодой член худсовета с незамыленным взглядом не сказал:

– А кто это такая, я ее уже видел, ее все режиссеры пробуют.

Худсовет очнулся от спячки, надел очки, и согласился:

– Да, это так. Она что, такая разносторонняя? Давайте еще раз посмотрим.

Посмотрели. Приняли решение утвердить ее на роль нашей современницы комсомолки Маши.

Режиссер, который рассчитывал на Инну Гулая, был потрясен. Но делать было нечего. Пришлось смириться.

И вот сидят они вдвоем: режиссер Самсон Иванович и Катя, которую он зовет Маша, по имени героини.

Он смотрит на нее и не знает, что делать. Потом понимает, что надо перечитать сценарий и тогда что-то решить.

Маша смотрит на него с интересом.

Ей самой хочется прочитать сценарий.

Дома пришлось сказать правду. Коммуналка была взволнована. Соседки по очереди подходили к Катиной маме и шептали:

– За ней глаз да глаз. Ох, испортят девочку. Там же со всеми переспать надо. А может, она уже?!

Мама, не