Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Третий регулятор насилия включается, когда мы уверены, что обидчик уже не опасен. Каким бы теплым ни было прощение, никто не готов разоружаться, если обидчик может напасть снова. И если злоумышленник хочет избежать вашего гнева и обратиться к лучшему в вас, он должен вас убедить, что у него больше нет причин для нападения. Для начала он может заявить, что уже причиненный вред был печальным результатом стечения обстоятельств, которое никогда больше не повторится, что его действия были ненамеренными или неизбежными или что он не предвидел последствий. Неслучайно именно к таким извинениям прибегают виновные лица, какой бы ущерб они ни нанесли — это одна из сторон морализаторского разрыва. Если тактика не срабатывает, виновник может встать на вашу сторону, признав, что он действительно поступил неправильно, выразить вам сочувствие, загладить вину, возместив ущерб, и предоставить убедительные гарантии того, что больше такое не повторится. Другими словами, он может извиниться. Исследования показали, что такие тактики действительно могут смягчить испытывающую злость и возмущение жертву.

Но и с извинениями не все так просто — ведь это могут быть пустые слова! Неискреннее извинение может разъярить сильнее, чем полное его отсутствие: оно усугубляет уже нанесенную обиду циничной попыткой избежать расплаты. Обиженная сторона должна заглянуть обидчику в душу и увидеть, что тот отказался от намерений навредить снова. Сигналы, помогающие донести до пострадавшего сообщение, что обидчик больше не представляет опасности, — это демонстрируемые эмоции стыда, вины и смущения[1552]. Задача извиняющегося — сделать эти эмоции видимыми. И, как всегда, единственный способ сделать сигнал убедительным — не экономить на средствах его выражения. Когда подчиненный примат хочет умилостивить доминантного, он съеживается, отводит взгляд и подставляет уязвимые части тела. Соответствующее поведение и у людей — подлизываться, подхалимничать, кланяться и расшаркиваться. Помогает и передача контроля над языком нашего тела вегетативной нервной системе — рефлекторной цепи, которая контролирует кровообращение, мышечный тонус и активность желёз. Извинения, подкрепленные покраснением, заиканием и слезами, убедительнее спокойных, собранных и сдержанных. Плач и румянец особенно эффективны, потому что они ощущаются и внутри, и таким образом создают общее знание. Извиняющийся знает, что наблюдатель понимает его эмоциональное состояние, а наблюдатель знает, что другой это знает и так далее. Общее знание уничтожает самообман: виновная сторона больше не может отрицать неудобную правду[1553].

~

Маккалоу заметил, что присущие нам регуляторы мести в дополнение к системе уголовного правосудия предлагают еще один способ ослабить общественный конфликт. Потенциальная отдача может быть огромна, поскольку судебная система дорога, неэффективна, не отвечает нуждам жертв и тоже по-своему жестока, так как силой помещает преступника в тюрьму. Сегодня во многих городских и сельских сообществах уже работают программы реституционного (восстановительного) правосудия, иногда дополняющие уголовное судопроизводство, иногда заменяющие его. Преступник и жертва, часто в сопровождении семьи и друзей, собираются вместе; координатор предоставляет жертве возможность выразить свою боль и гнев, а преступнику — шанс проявить искреннее раскаяние и предложить возмещение ущерба. Действо напоминает телешоу, но оно способно утолить боль жертв и поставить как минимум некоторых преступников на прямую дорогу, спасая их от медленно мелющих мельниц системы уголовного правосудия.

Последние два десятка лет и на международной арене все чаще звучат извинения политических лидеров за преступления, совершенные их правительствами. Политолог Грэм Доддс составил «почти исчерпывающий хронологический список основных политических извинений» в истории. Список открывается 1077 г., когда «император Священной Римской империи Генрих IV извинился перед папой Григорием VII за конфликты между Церковью и государством, простояв босиком в снегу три дня»[1554]. Следующего извинения пришлось ждать 600 лет: в 1711 г. штат Массачусетс извинился перед семьями жертв салемской «охоты на ведьм». Первое извинение ХХ в. — признание Германии в том, что она начала Первую мировую войну, сделанное при заключении Версальского мира в 1919 г., вероятно, не лучшая реклама жанра политического раскаяния. Но череда извинений, сыпавшихся на рубеже XX–XXI в., знаменует новую эру в самовыражении государств. Впервые в истории лидеры стран поставили идею исторической истины и международного урегулирования над эгоистичными заявлениями о непогрешимости и правоте своей страны. В 1984 г. Япония «извинилась» за оккупацию Кореи, когда император Хирохито сказал прибывшему с визитом южнокорейскому президенту: «Печально, что в этом столетии было такое несчастливое время». Но не прошло и десяти лет, как высшие лица Японии один за другим начали приносить все более вежливые извинения. Германия извинилась за Холокост, США — за депортацию американских японцев, Советский Союз извинился за убийство польских узников в годы Второй мировой, Британия извинилась перед ирландцами, индийцами и маори, а Ватикан извинился за свою роль в религиозных войнах, преследовании евреев, работорговле и дискриминации женщин. Рис. 8–6 показывает, как политические извинения стали приметой нашего времени.

Действительно ли извинения и другие примирительные жесты, имеющиеся в социальном репертуаре людей, способны остановить циклы насилия? Политологи Уильям Лонг и Питер Бреке обратились к этому вопросу в своей книге 2003 г. «Война и примирение: разум и чувства при разрешении конфликтов» (War and Reconciliation: Reason and Emotion in Conflict Resolution). Бреке — ученый, составивший каталог конфликтов, на который я опирался в работе над главой 5, и вопрос конфликтов авторы тоже рассмотрели с цифрами в руках. Они выделили 114 пар стран, воевавших между собой с 1888 по 1991 г., а кроме того, изучили 430 гражданских войн. Затем они определили мероприятия, способствовавшие примирению, — церемонии или ритуалы, сводившие вместе лидеров воюющих сторон, — и сравнили число вооруженных противостояний (угроз или реальных столкновений) за несколько десятилетий до и после этого, чтобы узнать, внесли ли ритуалы какой-либо вклад в развитие событий. Выдвигая гипотезы и интерпретируя свои находки, они опирались как на теорию рационального агента, так и на идеи эволюционной психологии.

В случае международных разногласий эмоциональные жесты ничего особо не меняют. Лонг и Бреке выделили 21 мероприятие по международному урегулированию и сравнили те, что примирили воюющие стороны, с теми, которым это не удалось. Успех сопутствовал не символическим жестам, но дорогостоящим сигналам. Лидеры одной или обеих стран совершают новые, добровольные, рискованные, бесповоротные и смелые шаги навстречу миру, и противник верит, что оппонент вряд ли возобновит враждебные действия. Обращение Анвара Садата к израильскому парламенту в 1977 г. яркий тому пример. Шаг исключительный и совершенно точно дорогостоящий, поскольку в итоге стоил Садату жизни. Но в результате был заключен мирный договор, который действует по сей день. Процесс примирения сопровождался парой мелодраматичных церемоний, и сегодня Египет и Израиль не воюют, хотя и не скажешь, что поддерживают дружеские отношения. Лонг и Бреке замечают, что иногда пары стран, веками враждебно смотревшие друг на друга, превращаются в добрых приятелей — Англия и Франция, Англия и США, Германия и Польша, Германия и Франция, — но дружелюбие не приходит по щелчку пальцев, ему предшествуют десятилетия мирного сосуществования.