Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - Стивен Пинкер

Психология прощения, как известно, лучше всего срабатывает, если обидчик и жертва связаны родством, дружбой или взаимной зависимостью. Неудивительно, что примирительные жесты успешнее прекращают гражданские войны, а не межгосударственные. Участники гражданской войны как-никак живут в пределах одной страны, объединенные в мнимую общность флагом и футбольной сборной. Часто их связи еще глубже. Враждующие могут иметь общую религию или язык, заниматься одним делом; их могут соединять семейные узы. В повстанческих войнах или конфликтах боевиков на разных сторонах порой сражаются соседские мальчишки, отцы и сыновья, дяди и племянники, и, если сообщества хотят залечить свои раны, им приходится принимать соучастников ужасных преступлений обратно в свои ряды. Связывающие их узы готовят почву для извинения и примирения. Такие жесты доброй воли эффективнее механизмов примирения государств — дорогостоящих сигналов добрых намерений, потому что между сторонами гражданского конфликта не проведешь четкой границы, они не могут выступать с единых позиций, обмениваясь сообщениями и восстанавливая статус-кво, если инициатива провалится.

Лонг и Бреке изучили 11 случаев примирения в период с 1957 г., символически положивших конец гражданским конфликтам. В семи из них (64 %) возврата к насилию не произошло. Цифры впечатляют: если примиряющего события не было, насилие прекращалось только в 9 % случаев. И во всех историях с хорошим концом соблюдались похожие ритуалы примирения: общества прибегали к символическому и частичному правосудию — не старались простить и забыть, но и не гнались за окончательной справедливостью. Если поднести микрофон слишком близко к колонке, она усилит сигнал и издаст разрывающий уши вой; так и карательное правосудие, взимающее кровь за кровь, может раздуть жажду мести, вызвав новый виток насилия. Микрофон замолкает, если выключить усилитель, — и смягчение карательного правосудия разрывает порочный круг насилия в сообществе. Порой после гражданских конфликтов жажду справедливости приходится вынужденно глушить, поскольку институты правосудия — полиция и пенитенциарная система — в этот момент не только неустойчивы, но и сами могут числиться среди основных исполнителей насилия.

Классический пример урегулирования после гражданского конфликта — Южная Африка. Используя концепцию убунту (братства), Нельсон Мандела и Десмонд Туту учредили систему реституционного, а не карательного правосудия, чтобы залечить раны страны после десятилетий жестоких репрессий и борьбы против режима апартеида. Подобно революциям прав, восстановительное правосудие Манделы и Туту и заимствовало идеи из общей базы способов ненасильственного разрешения конфликтов, и пополняло ее. Как утверждают Лонг и Бреке, подобные программы укрепили гражданский мир в Мозамбике, Аргентине, Чили, Уругвае и Сальвадоре. В состав удачного эликсира входят всего четыре ингредиента.

Во-первых, необходимо открыто рассказать правду и признать причиненный вред. Учреждаются комиссии по установлению истины и примирению, где исполнители публично признаются в совершенных преступлениях; организуются государственные комитеты по расследованию, чьи доклады широко освещаются в прессе и получают официальное одобрение. Их задача — разрушить эгоистичную психологию, питающую морализаторский разрыв. Хотя раскрытие истины не проливает крови, оно требует от сознающихся принести болезненную эмоциональную жертву в форме стыда и вины; им приходится в одностороннем порядке сложить свое главное моральное оружие и отказаться от заявлений о своей невиновности. Есть большая психологическая разница между преступлением, о котором каждый знает, но никто не говорит, и тем, которое «вышло наружу» и стало общим знанием. Подобно тому как румянец стыда и слезы помогают добиться прощения, публичное признание вины может изменить отношения между группами.

Во-вторых, для успешного примирения необходимо явным образом изменить социальную идентичность людей. Они должны придать новые смыслы группам, с которыми себя идентифицируют. Вечные жертвы общества могут взять на себя ответственность за управление им. Бунтари становятся политиками, бюрократами или бизнесменами. Армия отказывается от миссии олицетворять собою нацию и берет на себя задачу поскромнее — защищать ее.

Третий ингредиент кажется ключевым: неполная справедливость. Вместо того чтобы уравнивать все счеты, общество должно провести черту под прошлым и даровать помилование всем, кроме предводителей банд и самых отъявленных мерзавцев из рядовых, — даже если наказанием виновного станет всего лишь удар по репутации, престижу и привилегиям, а не отмщение кровью за кровь. Вдобавок можно заставить виновных возмещать ущерб, но значение реституций для восстановительного правосудия будет скорее эмоциональным, чем финансовым. Лонг и Бреке пишут:

Другими словами, снимите с бампера наклейку «Хочешь мира — добивайся справедливости». И, следуя совету Джошуа Голдстейна, замените на другую: «Хочешь мира — добивайся мира»[1556].

Наконец, бывшие враги должны обозначить свою преданность новым отношениям набором вербальных и невербальных сигналов. Как пишут Лонг и Бреке, «принимаются официальные резолюции, подписываются мирные договоры, а главы враждовавших групп открывают объятия друг другу, в память о трагедии возводятся статуи и монументы, переписываются учебники и принимаются тысячи мелких и крупных мер, чтобы укрепить мнение, что, хотя прошлое достойно сожаления, будущее дарит надежду»[1557].

Конфликт между Израилем и Палестиной для многих сегодня является примером самого трудноразрешимого, нескончаемого цикла кровной мести. Даже Поллианна тут не придумала бы, что делать. Прикладная психология примирения подтверждает взгляд израильского прозаика Амоса Оза на то, каким должно быть решение: