Эхо прошлого - Диана Гэблдон

королю — мол, я уже достаточно взрослый. — Он повернулся к Джейми. — Тебя тоже заставили поклясться, Шеймус?

— Да. Но данная под принуждением клятва не может связать человека или не позволить ему узнать о своих правах, — негромко сказал Джейми.

Хэмиш протянул руку, и Джейми ее пожал, хотя друг на друга они не смотрели.

— Нет, не может, — убежденно заявил Хэмиш.

Я знала, что оба думают о фразе из этой клятвы: «Пусть упокоюсь я в неосвященной могиле, навек разлученный с друзьями и близкими». А еще они — как и я — думают о том, что, скорее всего, им этого не миновать.

Мне тоже.

Я откашлялась.

— А остальные? Горцы-лоялисты? — спросила я, припомнив многих из тех, с кем познакомилась в Северной Каролине.

Хэмиш смотрел в огонь, и сполохи костра бросали тени на его лицо.

— Хотя они сражались храбро, их сердце умерло. Теперь они хотят лишь мира, чтобы их оставили в покое. Но война никого не оставляет в покое, правда? — Он внезапно поднял голову, и из его глаз на меня глянул Дугал Маккензи, нетерпеливый, неистовый и жаждавший войны. — Война снова пришла. Все видят, какое жалкое зрелище представляет из себя Континентальная армия — или представляла. — Он поднял голову, кивнул своим мыслям и посмотрел на костры, палатки и подсвеченную звездами муть над нашими головами, состоявшую из дыма, пыли, запаха оружия и вони экскрементов. — Они думали, что сокрушат повстанцев, причем быстро. Если бы не клятва, кто, кроме дурака, ввязался бы в это рискованное предприятие?

«Мужчина, у которого до того не было возможности сражаться», — подумала я.

Хэмиш криво усмехнулся Джейми.

— Я удивлен, что нас не разбили, — сказал он, и в голосе его и впрямь звучало недоумение. — А ты не удивлен, Шеймус?

— Меня это потрясло, — слабо улыбнулся Джейми. — Хотя и обрадовало тоже. И тебе я тоже рад… Шеймус.

Они проговорили чуть ли не всю ночь. Когда они перешли на гэльский, я встала, положила руку на плечо Джейми в безмолвном пожелании доброй ночи и легла под одеяло. Я так устала за день, что почти сразу провалилась в сон, сквозь дрему слушая их умиротворяющий, словно жужжание пчел в вереске, разговор. Перед тем как окончательно заснуть, я увидела лицо Йена-младшего, зачарованно внимавшего рассказам о Шотландии, которая исчезла как раз тогда, когда он родился.

Глава 64

Визит джентльмена

— Миссис Фрэзер? — окликнул меня приятный мужской голос.

У входа в палатку стоял коренастый широкоплечий офицер в рубашке с короткими рукавами и жилете. В руке он держал ящик.

— Да, чем могу вам помочь?

Он не выглядел больным; собственно, он казался самым здоровым в армии. Он обаятельно улыбнулся, и его обветренное лицо с большим носом и широкими бровями преобразилось.

— Хочу заключить с вами кое-какую сделку, миссис Фрэзер.

Он вопросительно поднял кустистую бровь и после моего приглашающего жеста вошел в палатку, нагнувшись лишь чуть-чуть.

— Смотря что вам нужно, — сказала я, с любопытством глядя на ящик. — Если виски, то, боюсь, ничем не смогу вам помочь.

На самом деле у меня под столом как раз стоял маленький бочонок этой ценной жидкости, рядом с большим бочонком неочищенного медицинского спирта, — им-то сейчас и пахло: я замачивала в нем травы. Офицер был не первым, кто явился на его запах, — военных всех рангов влекло сюда, словно мух.

— Нет-нет, я не за этим, — заверил гость и с любопытством посмотрел на стол за моей спиной, где стояли несколько чаш с тем, что, я надеялась, будет пенициллином. — Говорят, у вас есть кора хинного дерева?

— Да. Садитесь, пожалуйста, — я указала на стул для пациентов и сама села рядом. — У вас малярия? — Вообще-то не похоже — белки его глаз были чистые, он не болел желтухой.

— Нет, Бог миловал. Серьезно болен малярией один из офицеров моего полка — кстати, мой друг, — а у нашего хирурга хинина нет. Быть может, вы согласитесь его на что-нибудь обменять?

Гость поставил ящик на стол и открыл его. Внутри он оказался разделен на маленькие ячейки, в которых лежали самые разнообразные вещи: кружева, атласные ленты, пара черепаховых гребней для волос, маленький мешочек соли, коробочка с перцем, эмалированная табакерка, оловянная брошь в форме лилии, несколько мотков шелковых нитей для вышивания, вязанка палочек корицы и несколько баночек с чем-то похожим на травы. А еще стеклянная бутылка, этикетка на которой гласила…

— Настойка опия! — невольно протянув к ней руку, воскликнула я.

И тут же замерла. Офицер жестом дал разрешение. Я аккуратно взяла бутылку, вынула пробку и настороженно поднесла к носу. Едкий, тошнотворно-приторный запах опиума выплыл из бутылки, слово джинн. Я кашлянула и вернула пробку на место.

— Я не знал, что вам может пригодиться, — сказал гость, указав на содержимое ящика. — Видите ли, когда-то у меня была лавка: разнообразные аптекарские товары и галантерейные изделия. За время торговли я усвоил, что лучше давать леди возможность выбора — они гораздо разборчивей джентльменов.

Я подозрительно глянула на него, однако на издевку это не походило. Он снова улыбнулся, и я подумала, что он из тех редких мужчин, кому, как и Джейми, женщины нравились не только по известной причине.

— Что ж, мы вполне можем помочь друг другу. — Я улыбнулась в ответ. — Я не стану ничего выведывать, я дам вам лекарство для друга, но мне хотелось бы и впредь торговать с вами… У вас есть еще опий?

Улыбка гостя чуть потускнела, во взгляде проявилась настороженность. Глаза у него были необычные: такой светло-серый оттенок часто называют бесцветным.

— Да, у меня его довольно много, — медленно произнес офицер. — Вам он нужен… постоянно?

Я поняла, что он принял меня за наркоманку, это иной раз случалось с теми, кто имел доступ к опию.

— Я его не употребляю, — спокойно ответила я. — И использую с большой осторожностью. Ко мне приходят люди, и иногда важнее всего дать им освобождение от боли, раз уж я не могу их вылечить.

Он удивленно поднял брови.

— Поразительно. Большинство людей вашей профессии обещают излечить почти каждого.

— Как там звучит пословица?.. «Кабы сивому коню черную гриву, был бы буланый»? — Я невесело улыбнулась. — Все хотят выздороветь, но нет такого врача, который может вылечить всех. Врачу многое неподвластно, и, хотя ты не говоришь об этом пациенту, ты знаешь свой предел.

— Вы так думаете? — Наклонив голову, он с любопытством разглядывал меня. — Вам не кажется, что a priori[108] допускать, будто подобные пределы существуют — не только в медицинской сфере, но и в остальных, — это означает устанавливать их? То есть может выйти так, что это знание не