The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

консервативно-олигархическому режиму, за который выступал Питт, пришла большая межпартийная готовность прислушиваться к настроениям в стране, даже тех, кто все еще не был допущен к выборам. Некоторым этого оказалось недостаточно. Разочарование в ограничениях Реформы породило интеллектуально плодовитое чартистское движение. В 1848 г. оно потерпело политический крах, поскольку не совершило прыжка в насильственную революцию и не нашло достаточного количества реформистских союзников среди средних классов.

Другая разновидность британской революции уже имела первый успех в 1807 г., когда в результате мощного гражданского движения против работорговли парламент объявил это чудовищное преступление вне закона. В 1834 году последовало подавление рабства на всей территории Британской империи. Это было равносильно революции в морали и чувстве справедливости людей, радикальному отказу от института, который на протяжении столетий воспринимался в Европе как нечто само собой разумеющееся и считался отвечающим различным национальным интересам. У истоков этой специфически британской революции, которую можно отнести к 1787 году, стояли немногочисленные религиозные активисты (в основном квакеры) и радикалы-гуманитарии. Наиболее упорным и успешным ее организатором был англиканский священник Томас Кларксон, а наиболее ярким представителем в парламенте - евангелический джентльмен-политик Уильям Уилберфорс. В период своего расцвета аболиционизм представлял собой массовое движение по всей стране с использованием широкого спектра ненасильственных методов. Это было первое широкомасштабное протестное движение в Европе , в котором дворяне-отступники практически не играли никакой роли, а основными лидерами были бизнесмены (например, гончар Джозеф Веджвуд). Хотя аболиционизм не разрушил политическую систему территориального государства, он уничтожил форму рабства и сопутствующие ей законы и идеологию, которые были частью основы атлантического мира раннего нового времени.

Революции влияли друг на друга не только через книги и абстрактные рассуждения. Будущие революционеры учились на месте. В 1776-1785 годах Бенджамин Франклин, самый известный американец той эпохи благодаря своим научным экспериментам и невероятно широкому кругу деятельности, олицетворял собой новую Америку в качестве посланника в Париже. Маркиз де Лафайет, "герой двух миров", сражавшийся вместе со многими европейскими добровольцами в войне за независимость Северной Америки и получивший глубокие впечатления от конституционных принципов США, дружбы с Джорджем Вашингтоном и личных наставлений Томаса Джефферсона, стал одним из ведущих умеренных политиков на начальном этапе Французской революции. Вскоре ему пришлось сказать, что Франция не будет "рабски" следовать американской модели. Бежав за границу, он побывал в прусских и австрийских темницах в качестве якобы опасного радикала и в конце концов стал для многих - например, для молодого Генриха Гейне, который встретил его в Париже энергичным стариком, - воплощением чистых идеалов революции.

Конечно, отдельные революции шли своим путем. Французы, например, гораздо меньше внимания уделяли сдержкам и противовесам между различными частями политического тела и гораздо больше - артикуляции безраздельной национальной воли в руссоистском понимании. Здесь североамериканцы были лучшими учениками Монтескье, чьи французские соотечественники окончательно пришли к либеральной демократии лишь в 1870-х годах. И все же конституция, принятая Директорией в 1795 году, была ближе, чем ее революционные предшественники, к американским политическим идеям, а генерала Бонапарта многие прославляли как второго Джорджа Вашингтона. Более того, две революции продолжали отражаться друг в друге, пока в XIX веке между Америкой и Европой постепенно не разверзлась широкая ментальная пропасть.

В эпохе поздней Реставрации еще сохранялись следы пережитой революции, многие ее деятели были непосредственно связаны с ней своей биографией. Эпоха Французской революции, от клятвы на теннисном корте до Ватерлоо, длилась всего двадцать шесть лет. Для такого человека, как Талейран, который служил каждому из французских режимов в высоком качестве, они совпали с активными годами середины его жизни; другие, такие как Гете или Гегель, прошли этот период как наблюдатели от начала до конца. Александр фон Гумбольдт еще до революции слышал выступления Эдмунда Берка в Лондоне, вел научные дискуссии с Томасом Джефферсоном, был лично представлен Наполеону, вызывал в Европе симпатии к борьбе за независимость Латинской Америки, а в марте 1848 года, будучи уже восьмидесятилетним человеком, присутствовал на революционных собраниях в Берлине.

Эпоха революций предстает в виде большого парадокса с тех пор, как историки экономики стали относить индустриализацию к более позднему периоду XIX века. Правдоподобный тезис о двойной революции - политической во Франции и промышленной в Англии, - который был популяризирован Эриком Хобсбаумом, больше не выдерживает критики. Политическая современность начинается с великих текстов революционной эпохи: прежде всего, американской Декларации независимости (1776), Конституции США (1787), Декларации прав человека и гражданина (1789), французского декрета об отмене рабства в колониях (1794), речи Боливара в Ангостуре (1819). Они относятся к тому времени, когда даже в Великобритании промышленная революция едва ли оказывала революционное воздействие. Динамика Атлантической революции не была обусловлена новыми социальными конфликтами, связанными с индустриализацией. Если в ней и было что-то "буржуазное", то оно не имело отношения к промышленности.

3 Великая турбулентность середины века

Второй эпохи революций не будет, если не принимать во внимание бурные 1917-1923 годы, когда революции и восстания потрясли Россию, Германию, Ирландию, Египет, Испанию, Корею, Китай, а в Европе и на Ближнем Востоке возникло несколько новых государств. В середине века в различных регионах мира произошли масштабные вспышки коллективного насилия, наиболее значимыми из которых стали революции 1848-49 гг. в Европе, тайпинская революция в Китае (1850-64 гг.), Великое восстание или "мятеж" в Индии (1857-58 гг.), Гражданская война в США (1861-65 гг.). То, что все это произошло в течение семнадцати лет, говорит о революционном кластере, как будто мир в целом переживал тяжелый кризис. Можно было бы предположить, что, поскольку с эпохи атлантических революций глобальные взаимосвязи усиливались, революционные события в разных частях света были более взаимосвязаны. Однако это было не так. Кластеру середины века не хватало пространственного единства революционной Атлантики. Каждая из этих революций ограничивалась частью континента, хотя и не была национальным событием: революция 1848 года сразу же перескочила через государственные границы; Индия и Китай в то время не были национальными государствами; а в США шаткость национального единства открыто ставилась под сомнение. Поэтому сначала необходимо описать отдельные кризисы отдельно друг от друга.

 

1848-49 гг. в Европе

Ход европейских революций 1848-49 гг. повторил модель французской Июльской революции 1830 г.: протесты с необычайной быстротой перескакивали из одной политической среды в другую, только на этот раз во многих частях Европы. Историкам привычно нравится натуралистический образ лесного пожара, который сам по себе ничего не объясняет и не может заменить более точного исследования механизмов рассеивания. Как бы то ни было, на этот раз революция не распространилась за границу, как в 1792 г., через армии революционного