Тайник абвера - Александр Александрович Тамоников

– Ну и… – начал было Буторин, но, вспомнив об исчезновении неизвестного таинственного жильца квартиры на улице Тополиной, тут же сменил тон. – Ну и как мне туда быстрее добраться?

– Они сказали, если вы подождете минут пятнадцать, за вами машина придет. До берега километров тридцать, а до острова лодкой. Она вас там ждет. Сказали, что без вас ничего не трогали. Вызвали судмедэксперта и следователя из городского отдела.

– Хорошо, – отозвался Буторин, поняв, что Сосновского и Когана ему уже не предупредить.

«Следователь и криминалист – это хорошо, – думал Буторин. – Это значит, останется подробное описание места происшествия, тел и даже фотографии».

Машина подъехала через десять минут. Щуплый мужчина лет шестидесяти с морщинистым лицом и прокуренными усами открыл дверь и протянул Буторину руку:

– Беляков, Виталий Демьянович. Эксперт, – представился он. – А вы, стало быть, из Москвы?

– Майор Буторин, – ответил оперативник, садясь на заднее сиденье. – Вам какие-то подробности уже сообщили с острова? Или вы пока сами еще ничего не знаете?

– Ну а что они могут сказать? По рации передали на берег, а те из поселка по телефону, что два трупа, мужские. Лежат, судя по всему, несколько дней. А что имеется в виду под словами «судя по всему», я пойму, когда приедем.

Возразить было нечего, да и комментировать тоже. Первое, что приходило в голову, – утопленники, которых выбросило на берег волной. Но, скорее всего, милиционеры, обнаружившие тела, сразу бы определили это и передали сообщение именно об утопленниках. Немцы, выходившие из окружения? Тогда о них сообщил бы тот, кто вел с ними перестрелку и убил их. Гадать можно до бесконечности и дойти до абсурда в виде убийства жены и любовника ревнивым мужем, который застал их вместе… Хм, на рыбалке, например.

Туман медленно стелется над гладью Псковского озера, окутывая его зябкой сыростью. Холодный октябрь приглушает звуки лесов, которые слабо откликаются эхом на каждый гребок весла. На веслах сидел крепкий немолодой мужчина. Под распахнутой фуфайкой видна военная гимнастерка с тремя нашивками за ранения – две желтых и одна красная. Фронтовик. Гребет сильно, но заметно, что левая нога у него почти не сгибается.

Буторин засмотрелся на его сильные правильные гребки, вдыхая полные легкие пряного запаха воды, пропитанного влагой размокшего мха и сырой землей. Щеки стынут, но в груди почему-то становится тепло. Не так, как три года назад, после контрнаступления под Москвой. Тогда не было уверенности, тогда дрались и умирали, не зная, что будет завтра. А сейчас 44-й, появилась уверенность и силы. И в сердце теплится ощущение победы, скорой победы, еще совсем юной, как первые лучи утреннего солнца. Не завтра она будет, но теперь уже понятно, что война идет к завершению.

О чем думает этот молчаливый фронтовик, когда смотрит на серые воды озера? О своей семье, о своем доме, о долгих годах оккупации. Мало времени прошло с тех пор, еще не начали рубцеваться в сердцах людей раны, но ведь свершилось же, пришла и в их дом победа, ведь дождались, что Псков вновь стал свободным. Буторин не раз видел такие вот глаза, в которых отражается и боль утраты, и радость освобождения – все это перемешивалось в душе так же, как в небе перемешиваются обрывки облаков, отображающихся в водной глади.

Каждое движение, каждый гребок осторожно взвешены. Кажется, что лодка словно плывет не только по воде, но и по людской памяти, боясь потревожить зыбкие образы того, что было и что только предстоит. Каждый взмах весла вызывает колебание воды, и чувствуется, что легкая зыбь становится частью этого веками молчаливого пейзажа. Приходят и уходят люди, скользят века, а по глади озера вот так же бежит легкая осенняя зыбь. Мужчина опускает весла и позволяет лодке неспешно плыть по течению. Он достает из кармана платок, протирает глаза, видимо, они у него слезятся на ветру – еще одно наследие фронта.

Гладь озера, ветер, суровые камни невольно завораживали Буторина. Его мысли, как легкие пучки облаков, плыли от воспоминаний к надежде. Он думает о людях, которые далеко, о тех, кто погиб и никогда уже не вернется. За годы войны много потеряно, но тяжесть воспоминаний здесь не такая, как среди развалин городов.

Здесь есть возможность ощутить дыхание озера, свободную тяжесть воздуха. И понять, как же порой нам стало не хватать тишины. Простой, естественной. Шум далеких деревьев успокаивает, как и тихий плеск воды под веслом. Это тихий упрек, напоминание о том, что жизнь продолжается – с ее бременем и радостью. Октябрьский ветерок, пронизывающий насквозь, приносит не только холод, но и остроту новых мыслей, ощущений, предчувствий. Сколько еще продлится война, сколько еще впереди неизвестности… За горизонтом будущего скрыто все: и надежда, и страдания, и то спокойствие, которое каждый однажды обретет.

Лодка ткнулась в мелкие камни твердого берега острова. Хмурый, явно не выспавшийся милиционер козырнул незнакомому майору и повел приехавших вдоль берега к небольшому заливу, поросшему в некоторых местах камышом. Тут же Буторин увидел два тела и лодку, привязанную к вбитому между камнями железному штырю. Один лежал подальше от берега, лицом вниз, в вытянутой вдоль головы руке зажат пистолет. Второй – на боку, почти у самой лодки. Оба одеты по-городскому: не было на них брезентовых курток и плащей, как у рыбаков, не было на ногах резиновых сапог.

– Товарищ майор, – подошел лейтенант милиции со шрамом на щеке, представился: – Участковый лейтенант Быков. Рыбак сообщил о телах. Приехали и вот что увидели. Сразу эксперта вызвали. Рыбак тоже здесь, если захотите допросить его.

– Вы его уже допрашивали? – поинтересовался Буторин.

– Так точно. Да только что с него взять. Увидел – сообщил. Вот и все.

Буторин постоял, глядя, как над одним из тел склонился эксперт, осматривая его, затем двинулся к старику, курившему в своей лодке неподалеку, у самых камышей. Седой, седая щетина на пол-лица, старая солдатская шапка виднеется под капюшоном брезентового плаща. Руки сильные, коричневые, и цигарку держит, как трубку – снизу.

– Здорово, старина, – кивнул оперативник, остановившись перед лодкой.

– Здравия желаю, товарищ командир, – ответил старик чуть хриплым, но еще сильным голосом.

Он поднялся, приготовившись сойти на берег. Буторин отметил, как ловко и уверенно старик чувствует себя в маленькой неустойчивой лодке. А ведь ему, поди, под восемьдесят. Этому, несмотря на возраст, еще рано на печи лежать. Он еще кормилец для семьи. И Буторин махнул рукой, останавливая старика:

– Давайте-ка лучше я к вам. А то стоя разговаривать как-то не по-людски.

– Тадысь прошу