Вишневая - Линн Берг

за эту мысль, Есеня, наконец, успокоилась, будто шторм внутри растворился за краем неба, оставляя после себя полный штиль. Даже дышать стало легче. Теперь на Даню она взирала с улыбкой и полегчавшим сердцем, осознавая, что колебательные движения внутри замедлились и мир вошел в состояние покоя.

— Сеня, мне плохо, — в этот момент на кухню с гавкающим кашлем ввалился затухающий, словно спичка, Паша, вычищая желудок прямиком в мусорное ведро.

С подобным в одиночку Есене сталкиваться не приходилось. Она мигом подорвалась с места, слишком громко брякая кружкой по столу. Желтоватые щеки брата выделялись на лице нездоровым, ярким румянцем.

— Ты горячий, — констатировала она, дотрагиваясь холодными пальцами до пылающего лба.

Пашку забило в ознобе, ослабевшие ручонки силились зацепиться за ее шею. Есеня ощутила, как поднимается откуда-то из перекрестья позвонков паника. Не оставалось времени даже осознать происходящее, как рядом возник Даня и серьезно спросил:

— Где еще болит?

— Дышать трудно, — со свистом просипел Паша, хватая губами воздух, — не могу.

Миронов в отличие от Сени озадаченным отнюдь не выглядел, в его взгляде ярко читалась сосредоточенность.

— Звони в скорую, — обратился он к Есене, усадив Пашу на руки.

Пока руки дерганными движениями вытаскивали из кармана телефон и отбивали номер, Миронов, набросив курточку на себя и Пашу, вышел на балкон, не говоря ни слова в оправдание. А ее будто и не посетила мысль задавать лишние вопросы, отдаваясь на волю старшего в помещении.

Есеня, запинаясь, с третьей попытки все же объяснила проблему до боли неторопливой дежурной, которой, казалось бы, глубоко насрать на то, что помощь ребенку требуется незамедлительная. Та Вишневецкой в ответ заявила что-то о занятости машин, попросила дважды продиктовать адрес и сухо заверила, что врачи приедут, как успеют.

— Уж поторопитесь, — со злостью рыкнула Есеня в трубку, сбрасывая звонок.

На кухне она осталась одна в окружении безмолвия стен и двух кружек с остывающим чаем. От собственной ничтожности захотелось взвыть. Когда в голове чуть прояснилось, а мысли, сгруппировавшись, встали в стройный ряд, ноги понесли ее в сторону балкона. Даню и бледного, но чуть более бодрого Пашку она нашла у распахнутого настежь окна. Поскольку брату попросту не хватило бы роста дотянуться до него самостоятельно, он с комфортом сидел на руках у Миронова, задумчиво разглядывая что-то в небе. Холодный октябрьский ветер то и дело врывался в помещение, принося с собой запах гниющей листвы и дождя.

— Похоже на ложный круп, — не дожидаясь вопросов, ответил Даня, — воспаление гортани. Холодный воздух должен снять спазм. Скорую вызвала?

Она молча кивнула. Внезапное чувство, словно Есеня здесь лишняя, затопило без предупреждения. Она нервно замялась, не зная куда подать свою необходимость действовать.

— Я могу чем-то помочь?

— Принеси капли для носа, если есть, — только и ответил Даня, возвращая взгляд к вечернему городу за окном.

* * *

Тревоги Есени оказались безосновательными: еще до приезда скорой острый приступ асфиксии у Пашки почти сошел на нет, оставляя вместо себя только температуру. За минувший вечер она еще не раз успела укорить себя за постыдно скудные знания в вопросах детских болезней. Другое дело Даня, который с непоколебимой решимостью взял ситуацию в свои руки и не позволил просто так по швам разойтись от паники и незнания, что делать. Раньше о Паше заботилась исключительно мать и редко обременяла Есеню его болячками, что было бы с ней и братом, не окажись рядом Миронова, и думать не хотелось.

Все то время, пока врач обхаживал Пашу в его комнате, Даня, как более опытный и менее взволнованный, описывал проблему. Есеня же в этот момент ощущала себя красивым предметом интерьера, который стоял в покорном молчании, навалившись на дверной косяк и вдумчиво слушала неторопливую беседу.

— Откуда ты узнал про круп? — спросила она Даню, как только дверь за доктором закрылась, а брат, вдоволь настрадавшись, провалился в глубокий сон.

— Моя мама работала педиатром, по долгу службы рассказывала всякое, — слегка оттянув уголки губ к ушам, ответил Миронов, — да и сам раз так проболел.

Есеня не могла игнорировать эту искрящуюся теплоту, поднимающуюся в нем при упоминании матери, словно было для него нечто сакральное во всем этом, и делиться подобным он не с каждым бы стал. Есеня улыбнулась — приятно быть посвященным в чужие тайны.

— Кажется, Пашка испортил тебе футболку, — кивнула она на неприятное желтое пятно на плече Дани. — Надо бы застирать.

Волна потрясений, кажется, отхлынула, в жизнь вновь вползла повседневная рутина. Хмыкнув то ли в удивлении, то ли в согласии, Миронов неторопливо направился в ванну и без особых комплексов стянул с себя футболку прямо на ходу.

— Спасибо за помощь, кстати, — благодарность зарядила прямо меж обнаженных лопаток Дани.

— Обращайся.

Да, она смотрела. Настолько пристально и неприлично внимательно, что успела заметить бледные росчерки шрамов на левой лопатке и плече. И она продолжила бы это делать, если бы за Мироновым не закрылась дверь. Чувства стыда Есеня не испытывала, только легкое непонимание. Откуда они у него?

В какой-то момент начало казаться, что вечер может закончится на мажорной ноте и своей порцией проблем она уже вдоволь наелась, но тут в дверь позвонили…

Синицына, пропахшая осенью, нахохленная от дождя и холода, впорхнула в ее квартиру с торопливыми оправданиями. Есеня и сказать ничего не успела, как та уже принялась стаскивать с плеча сумку и копошиться в поисках чего-то.

— Прости, я без предупреждения, просто вспомнила, что ты просила занести конспекты по философии, — фраза так и оборвалась на недосказанности, когда на глаза ей попался ухмыляющийся Миронов, натягивающий футболку на плечи.

— Спасибо, — как-то скомкано и сухо отозвалась Есеня, одергивая на себе майку и слишком неловко, словно стесняясь, заправляя за уши всклоченные пряди волос.

Последнее, что придет на ум, глядя на полуголого Даню и растрепанную, изрядно вымотанную Есеню, так это мысль о том, что они занимались спасением ее брата. Настя пусть и догадывалась где-то глубоко внутри, в самых закромах своей прекрасной души, что был во всем этом некий подвох, успела все же выстроить в голове собственный сценарий. Настя принялась торопливо мямлить, отступая к двери:

— Я… Простите, что прервала, я не хотела, — щеки ее налились сочным малиновым цветом, а по лицу поползла восторженная, плохо скрываемая улыбка, — я короче… Пойду.

Осторожно уложив толстую тетрадь на обувницу, она поспешила ретироваться, споткнувшись об порог. Настя истерично рассмеялась на свою неуклюжесть и поспешила слететь с лестницы, окрыленная открывшимся зрелищем.

— Теперь она надумает себе всякого, — обреченно послала Есеня вслед удаляющейся подруге.

Глава