Вишневая - Линн Берг

на фоне которой Помпеи посетил всего лишь легкий такой дождик из пензы и пепла.

— Ну хоть в багажник ее засунь, а? — умоляюще кинула напоследок Вишневецкая, раздосадовано закусывая нижнюю губу.

Глава 8

В Есеню матушка-природа вложила генами полную невосприимчивость к чужим людям. Доверие было для нее не пустым звуком и просто так жить с душой нараспашку она не умела. Наверное, потому с людьми она всегда сходилась натужно и медленно, насилу вытаскивая из себя слова для диалога.

Большим количеством друзей она похвастать никогда не могла, а тех немногих, что у нее имелись, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Удручающе, куда ни глянь. С другой стороны, был смысл в том, чтобы не величать каждого своего знакомого таким громким понятием как лучший друг. Сеня вообще была свято убеждена, что их за всю жизнь у человека бывает от силы трое, а те, кто считает иначе, либо идиоты, либо плохо разбираются в людях. Не с каждым можно было поделиться тем, что жрет изнутри в трудные времена. Не все бросились бы на выручку в тяжелые минуты; не каждому она и сама готова была помогать в ответ.

Рыжая Алиса, активно жестикулируя, что-то объясняла в ответ на вопрос Дани. Рядом с ней сидела не менее обреченная Настасья, которой хватило ума присосаться к главной кобре сборной. Как оказалось, та умудрилась проспать отъезд тренера и команды, застав на базе только Даниила Александровича и эту красноголовую дрянь. Но вопреки всему, Сене ее было ничуть не жаль — жаль было себя и Миронова, которому приходилось вслушиваться в пространственные размышления ни о чем и делать вид, что ему до безумия интересно.

За монотонным гудением дворников скорбно тянулась серая лента дороги, неторопливо катились в никуда серые машины и одиноко плелись по тротуарам серые люди. Октябрь высасывал все краски лета, будто затягивая их в черно-белый фильм начала двадцатого века.

Есеня даже голосов толком не различала и вообще не слышала ничего кроме собственного дыхания. В глотке расползалась затевающаяся инфекция, давила на голосовые связки и трубку гортани, глотать уже было больно. Прав был Миронов про пневмонию, только ее теперь не хватало.

От пустого и бездумного созерцания трассы отвлек настойчивый тычок в предплечье вместе с просьбой вытянуть из-за сиденья протянутый телефон. Это Настя не давала себя забыть.

«Тоже задолбалась в компании Алисы?» — высветилось в заметках на экране.

Есеня без всякого воодушевления согласно хмыкнула, возвращая телефон. Спасти ситуацию могла только музыка, и ее Вишневецкая скрутила почти на максимум. Высокий сопрано Алисы утонул в нарастающих басах колонок. Второй час неустанного доказывания того, что она достойна нового тренера вроде Дани за все свои заслуги и качества, прервался тяжелым, надсадным голосом исполнителя. Атмосфера в салоне с потрескивающего напряжения смягчилась до легкой меланхолии под недовольные реплики рыжей сзади. Миронов едва заметно улыбнулся в немой благодарности, расслабленно развалившись на водительском месте.

— Спасибо, — тихо шепнула Настя под ухо.

Путь предстоял долгий и утомительный, лишняя болтовня лишь растягивала муку бесконечной дороги. В молчании голова, наконец, прояснилась и стало как-то спокойнее. И двадцати минут не прошло, как веки Есени начали слипаться, а голова, налитая свинцовой тяжестью, завалилась на плечо.

Дорога заняла почти полдня из-за дождя и вереницы машин, плетущихся с выходных в сторону дома. Чем не повод для дорожных рабочих пуститься чинить широкие участки трассы именно сейчас? Ведь это же нормально — укладывать асфальт в лужу. Об этом и ряде других особенностей, большинство из которых касалось физиологии человека и заветного места, из которого тянутся руки, Есеня узнала от разозленного Дани, сквозь сон ощущая волны негатива, распространяющиеся от него словно рябь по воде.

Дома они достигли только ближе к глубокой ночи, когда на дорогах не было толком ни машин, ни идиотов-гуляк, которых хлебом не корми, дай пошляться среди сумерек по улицам. Вишневецкая сквозь сон почувствовала, как замерли на месте колеса BMW, а кто-то заботливо начал тормошить ее плечо.

— Эй, травмированная, конечная станция, — оповестил с усмешкой Даня, отстегивая ее ремень, — просьба всех покинуть вагон.

В салоне остались только они двое и голос ведущей на радио. Есене, при всем безграничном желании завалиться на мягкую кровать, покидать насиженное место не хотелось. Она словно бы специально медленно вытягивалась в тонкую струну, стряхивая с себя остатки сна.

— Сама дойдешь хоть, или помочь? — из чистой вежливости спросил Миронов, получая многозначительное покачивание головой в ответ.

— Справлюсь как-нибудь, — ответила Есеня, распахивая дверь. Лицо обдало ледяным дыханием октября вперемешку с острой, осенней сыростью. Последний налет Морфея растворился в накрапывающей мороси и гнилой черноте ночи.

Даня не настаивал на помощи, только молча вытащил из багажника ее рюкзак и с нотками веселья бросил:

— К врачу хоть обратись со своей ногой, малохольная.

А ей было будто бы слишком плевать на этот сарказм в конце фразы, чтобы отвечать чем-то не менее колким. Она тихо приняла из его рук поклажу, кивнула и молча поплелась в сторону подъезда.

— Я тебе даю неделю отдыха, Вишневая. Но, чтобы потом отработала все на парах. И, пожалуйста, постарайся не убиться обо что-нибудь за эти семь дней.

Есеня наигранно отдала ему честь и тем самым поставила точку в разговоре. Безупречный кроссовер Миронова мягко зашелестел шинами по сырому асфальту, оставляя Вишневецкую абсолютно одну.

* * *

Она бы соврала, сказав, что вынужденный перерыв ее не радовал. Напротив, Есеня была безмерно счастлива возможности закутаться в кокон пухового одеяла и успешно проспать сутки, а, проснувшись, смаковать сладкую мысль, что ей никуда не надо идти.

Мама на радостях от новостей о закрытии долга и в ужасе от ее травмы даже разрешила пропустить пары, уповая, что безгранично талантливая дочь наверстает программу и без них. Елена Владимировна в последнее время стала проявлять непозволительно много теплых чувств к дочери, что обоснованно ее пугало.

Полноценно насладиться бездельем Есеня, к своему несчастью, так и не смогла. Организм, привыкший к тренировкам, меньше чем за неделю сильно спасовал: мышцы заныли без нагрузки, усидеть на месте казалось абсолютно непосильной задачей, даже дышать полной грудью получалось с трудом, будто без ежедневных пробежек легкие ссохлись размера на два. Еще и мозг настолько отвык существовать в режиме энергосбережения, что сосредоточиться на парах стало для Есени задачей практически невыполнимой. Вишневецкая с трудом впитывала информацию, вынужденно глотая одни и те же страницы с конспектами по несколько раз, чтобы хоть что-то запомнить. Губка ее серого вещества переполнилась изнуряющей влагой,