Давай никому не скажем - Агата Лель

— Ну конечно, расслабься уже, никто тебя там не съест, — улыбнулся Тимур, и вставил ключ в замок зажигания.

Я специально сказала о предложении, хотела проверить его реакцию. Вроде бы его лицо осталось абсолютно бесстрастным, и я облегчённо выдохнула. Странная я, конечно, все девчонки замуж рвутся, а для меня одно только слово «брак» — как страшный сон!

— Яночка, солнышко, не вози сильно ножками по коврику, хорошо? Я просто только машину помыл.

Ужасно захотелось что-нибудь съязвить, из разряда, что сменку оставила дома, но предпочла промолчать. Отвернувшись, уставилась в окно, размышляя о том, какой бы найти повод, чтобы побыстрее слинять с этих наверняка скучных посиделок. Зная характер матери Тимура, меня ожидает тот ещё бал лицемерия.

Выехав за поворот, увидела вдалеке знакомую фигуру. Это определенно был он. Набиев. Засунув руки в карманы куртки, быстро шагал в сторону частного сектора.

Сердце снова пустилось вскачь. Я внутренне подобралась, быстро стрельнув взглядом по сосредоточенному лицу Тимура. Он ничего не заметил, продолжая внимательно следить за дорогой.

Хотя, что именно он должен был заметить? Как порозовели мои щёки? Как стыдливо забегали глаза, будто меня застукали за чем-то постыдным? Почему каждый раз, когда я вижу Набиева, со мной происходит что-то странное? Сердце наяривает такие кульбиты, что позавидует любой самый искусный акробат.

Вспомнила, как несколько дней назад он положил мне на руку свою ладонь в кабинете директрисы. Как кинуло в жар, как долго потом приходила в себя, спрятавшись от любопытных глаз в библиотеке… Убежала тогда, как восьмиклассница. Хорошо, что он не видел, как я улепётывала сверкая пятками. Разве это не фривольное поведение ученика по отношению к учителю? Он всегда такой наглый, или только со мной? И куда он ходит, интересно. Что забыл «золотой» мальчик в этой дыре?

Каким бы он ни был высокомерным нахалом, но мне понравилось, как он держался при Кураге. Не забился в страхе в уголок, как сделали бы другие ученики. Да что там — учителя её дико боятся, а этому всё нипочём — стоял гордо подняв голову, с каким-то пренебрежением и снисходительностью наблюдая за вознёй в кабинете директора. Как будто не он на ковёр к ней пришёл, а мы все к нему.

— Ну вот, ты уже улыбаешься, — выдернул из размышлений голос Тимура. — Это хороший знак!.

Ну вот, то говорю вслух, то улыбаюсь невпопад. По-моему, я точно схожу с ума.

Не люблю воскресенье. Длинный нудный день, когда все в сборе, и хоть площадь дома позволяет скрыться в своей комнате, но покой мне всё равно только снится. Непрекращающаяся череда звонков, топот босых ног по коридору, бесконечные хлопки дверью… Мать раз двадцать заглядывает, и, что самое раздражающее — никогда не стучит.

Отец после беседы с Курагой вернулся домой злой как черт, ещё и на работе какие-то неполадки вдобавок, сорвался на всех по полной. Весь вечер чередовал коньяк с пустырником, и орал, что я позорю его имя, что рано или поздно подведу его карьеру под монастырь, и не видать ему в будущем пост мэра как своих ушей. Конечно из-за меня. Из-за кого же ещё?

— У всех сыновья как сыновья: отлично учатся, языки изучают, посещают секции, а ты? Таскаешься по блатхатам с сомнительным отрепьем! Дурью маешься, вместо того, чтобы оценки подтянуть! Думаешь, мне приятно ходить и выслушивать от этой высушенной селёдки песнь о том, что мой младший сын — никуда не годный болван?!

— Ромочка, ну не надо так! — попыталась встать на защиту мать. — Наш Ян очень воспитанный и…

— Нонна, не зли меня! Готовишь отбивные? Вот и готовь дальше! — рявкнул отец, подливая в стакан добрую порцию коньяка.

Развязанный галстук покоился на огромном животе, лоб покрывали крупные капли пота. Отец тяжело дышал, то и дело хватаясь рукой за сердце.

— Вы меня в могилу раньше времени сведёте! А ведь я говорил, что нужно было его в частную школу определить, и не здесь, а в Москве, может, хотя бы там ума набрался. Надо было вас не слушать, и делать по-своему, глядишь, из болвана человеком бы стал. Теперь хожу как на работу в эту шарагу, и краснею. Учебный год ещё не успел начаться, а я уже должен постелить новый линолеум в кабинете труда, маты какие-то купить. Чтобы тебя, идиотина, отмазать! — отец швырнул в меня смятой салфеткой. — Будут вам всем теперь такие маты…

— Ну ничего, зато тебе это как будущему мэру зачтётся, Курага с удовольствием интервью в местную газету даст, как ты сына родную школу с колен поднял. Для тебя ж это сущие копейки.

— А ты заработал хоть одну эту копейку? — взревел отец. Выпучив глаза, чуть приподнялся и упёрся ладонями о стол. — Да если бы не я, где бы все сейчас были? Я ради вас задницу рву, чтобы тебе, щенку, красиво жилось!

— Рома! — ахнула мать.

Раздутые ноздри отца гуляли в такт в силой вдыхаемому и выдыхаемому воздуху, поредевшие волосы прилипли к мокрому лбу. Обречённо махнув рукой, медленно опустился обратно на стул.

Игнорируя меня, опрокинул содержимое стакана и демонстративно повернулся к порхающей у плиты матери:

— А ты знаешь, с кем он связался? С минаевской дочкой.

- Это кто такой?

— Такая! Ну подумай, Нонна, подумай! — бросил он раздражённо. — Минаева Лариса Рудольфовна, судья!

— Да ты что! — отвернувшись от плиты, где на сковороде аппетитно шкворчало мясо, мать явно заинтересовалась. — Ну и как она тебе, сынок, девочка эта?

— Никак. На разок.

— В смысле? — по-совиному замигала мама.

— Закрой рот, я тебя прошу! — разозлился батя, снова заводясь. — Иди к себе отсюда, от греха подальше!

Даже не думая скрывать улыбку, лениво поднялся, и, выбрав крупное красное яблоко, нехотя поплёлся наверх, улавливая краем уха, как оживлённо они принялись обсуждать клан Минаевых. Но это мне было уже неинтересно. Я примерно знал, о чём будет дальнейший разговор.

Помимо омоложения, следующей идеей фикс матери было выгодно меня пристроить. Женить на дочке депутата, или губернатора, или ещё какого-нибудь чинуша. Судя по её загоревшимся глазам при упоминании Минаевых, судейская дочка тоже выгодная партия. Разумеется, сестру ждала такая же участь, но её пока не трогали — маловата, а вот меня уже водили летом на смотрины на ужин к начальнику ГАИ.

Дёрганая анорексичка София, или Софушка — как там её все называли, вызывающе закинув одну тощую ножку на другую, весь вечер томно улыбалась во все свои тридцать два, сверкая в свете электрических лампочек железным обручем брекетов. Потом, когда все подпили и переместились из дома в сад жарить барбекю, Софушка стащила отцовский коньяк и, накидавшись, залезла ко мне на колени и попыталась слиться в страстном поцелуе. Пришлось срочно ретироваться, под предлогом, что отобедал устриц, от которых жуткое несварение. Но это Софушку не остановило. Недели две она регулярно названивала утром, днём и вечером, до тех пор, пока я не спросил, — по секрету, конечно, — где можно без рецепта купить мазь от лобкового педикулёза. Разумеется, была доля риска, что слава обо мне и моих маленьких выдуманных друзьях разнесётся по всему городку, но Софа предпочла сделать вид, что вообще меня не знает, и благополучно испарилась, что, собственно, от неё и требовалось.