Давай никому не скажем - Агата Лель

Бред какой-то, подыскивать мне невесту из «своих». Чванливых зажравшихся крохоборов, набивающих карманы нечестным путём. Да и вообще полный бред подыскивать мне невесту.

В какой-то степени я завидовал старшему брату, что он вовремя свалил из-под родительской опеки и живёт так, как хочет сам. В общем-то, после школы я собирался сделать то же самое, недолго осталось.

Под шумок незаметно улизнул из дома, и запрыгнул в последний, воняющий выхлопными газами автобус. Поехал на «блатхату», как сказал бы отец. Знал бы он, что за контингент там собирается, его бы точно инфаркт стукнул.

Выйдя на остановке недалеко от «бомжатника», двинулся в сторону частного сектора, перепрыгивая глубокие лужи наполненные грязно-коричневой жижей. Трёэтажная постройка на фоне дымящихся труб промзоны смотрелась как призрак, тёмное пятно этого маленького городка, где мой отец планирует стать мэром. Надеюсь, заполучив пост, он первым делом снесёт это убожество, и расселит людей по нормальным общагам.

А потом я увидел её.

Вернее, сначала я увидел знакомую «десятку» припаркованную у заплёванного подъезда, а уже затем её. Англичанку.

Коротконогий кент в клетчатом пиджаке выбрался из машины и, втянув голову в плечи, будто это могло спасти от накрапывающего дождя, открыл переднюю дверь, запуская англичанку в салон. Мигнув фарами, «Жигуль» как и в прошлый раз скрылся за поворотом.

Снова она здесь. Не думаю, что это совпадение. Но что она тут опять делает, чёрт возьми?

Этот её фраер с зализанными волосами не вызывал никаких эмоций, кроме раздражения. Подобных ему мы с пацанами знатно гоняли в прошлой школе. По-любому какая-нибудь мелкая сошка в захолустной конторке, маменькин сынок и педант. Вон как машина блестит, хотя на улице уже неделю дождь и грязища.

Добравшись до лачуги Беса, позвонил в наглухо запертую дверь, которая тут же открылась, будто Бес, словно дворецкий, специально стоял по ту сторону в ожидании гостей.

Окна дома были освещены, из открытой форточки доносился громкий трёп, вперемешку с какой-то блатной песней под гитару.

— Покой нам только снится? — ухмыльнулся и кивнул на возню за окном.

— У Демьяна днюха. Проходи, — флегматично пояснил Бес, с лязгом закрывая металлический засов.

Судя по развязному смеху, все уже порядком нажрались, а Бес как всегда ни в одном глазу. Никогда не пойму, зачем ему нужна эта шайка-лейка, ведь он даже не общается ни с кем: сидит где-нибудь в углу и молча курит, взирая из-под опущенных век на творящийся беспредел.

— Ты иди, я тут жду человечка одного, — тактично отправил меня хозяин дома, и остался стоять у ворот, накинув на голову капюшон.

Войдя на тесную летнюю кухню, заваленную пустыми пивными бутылками, открыл дверь в дом. В нос тут же ударил запах перегара, а глаза защипало от едкого дыма сигарет. Во главе стола разместился пьяный в дрова Демьян, на коленях у него восседала не менее гашёная Лера, вывалив своё главное достоинство на всеобщее.

— О, дружбан мой пришёл, проходи, брат, — пьяно запинаясь пробормотал именинник и, взяв бутылку мутного пойла, до краёв наполнил грязноватый стакан.

Какие-то девчонки в мини и чулках в сетку игриво захихикали и, двигая бёдрами, освободили для меня место.

Встреча с тётей Мариной не предвещала ничего хорошего, — шестое чувство меня ещё никогда не подводило. И вообще, весь этот ужин никому был не нужен, кроме, пожалуй, Тимура, который сиял как медный грош, в красках рассказывая, что же вкусного приготовила мама.

Мама, мама, мама — только и разговоров, что о ней. Нет, это похвально, что мужчина так ценит женщину, которая подарила ему жизнь, но во всём должна быть мера. Как бы он не кичился тем, что все решения принимает сам, я прекрасно знала, что он и шагу не может ступить без чуткого наставления тёти Марины.

Он не знал, что я стала невольным свидетелем их разговора, подслушанного в коридоре, тогда, шесть лет назад, поэтому даже не догадывался, что я в курсе открытой антипатии Титовых к моей скромной персоне.

«Дочь алкоголички, отец непонятно кто, нарожает тебе больных детей», — эти неприятные слова так и не забылись, и хоть я старалась думать, что это давно было и быльём поросло, но прекрасно понимала, что люди не меняются, и вряд ли мама Тимура вдруг воспылала ко мне любовью.

— Ма-ам, мы пришли, — открыв дверь в коридор, воодушевленно позвал Тимур, попутно снимая туфли, оставаясь в неприлично белоснежных носочках. — Давай, проходи, не стесняйся, — подбодрил меня, слегка подталкивая в прихожую.

Дома у него я никогда не была, и предполагала, что живут они неплохо, но совсем не ожидала, что будет настолько «дорогобогато».

Первое, что бросилось в глаза, — это обилие "золота" и яркого цвета. Пёстрый персидский ковёр расцветки «павлинье перо», бордовые обои с золотистым теснением, позолоченные гобелены и рамки фотографий. Создалось впечатление, что я нахожусь не в квартире, а будуаре элитной куртизанки старого Парижа.

— А кто это тут пожаловал? — прошелестев бамбуковыми занавесками, из зала нарисовалась тётя Марина, в розовой блузке прошитой золотистым люрексом. Пышное жабо украшало не менее пышную грудь и поверх этой роскоши лежали крупные бусы. Поправив закрученные в сложную причёску обесцвеченные локоны, она мелко засеменила навстречу гостям.

— Здравствуй, здравствуй, дорогая Яночка! Боже, такая дюймовочка, совсем не изменилась! — обхватив мои предплечья пухлыми ладошками, тётя Марина прикоснулась нарумяненной щекой к моей, имитируя видимость поцелуя.

С тех пор, как я видела её в последний раз, она стала ещё больше. Юбка-карандаш обтягивала пышные бёдра, пухлые ножки, обутые в розовые тапочки с пушистым помпоном, совсем не вовремя напомнили мне две палки докторской колбасы. В желудке тихо заурчало — кроме двух ложек остывшего борща в обед, я так больше ничего и не съела.

— Вы тоже прекрасно выглядите, — без зазрения совести соврала я.

— Проходи, проходи, дорогая, не стой в дверях, мы всегда рады гостям! — похлопывая по плечу, тётя Марина повела меня в сторону зала. — Тимоша, принеси Яночке тапочки.

В зале обстановка была ещё вычурнее. Мягкая мебель с массивными подлокотниками, старинный журнальный стол с резными ножками, чехословакская стенка — безумно дорогая и чрезмерно заставленная разнообразными безделушками. За стеклом сияло обилие хрустальных фужеров, вазочек, статуэток. Довершали картину тяжёлые портьеры из красного бархата и огромная люстра, состоящая будто из тысячи прозрачных капель.

Среди изобилия этих вычурных и непривычных для меня предметов, стало сразу жутко неуютно. Ещё этот запах… приторный аромат духов, который не могли перебить даже ароматы доносящиеся с кухни.

Обладательницу амбре я увидела не сразу: щуплая женщина преклонных лет, с полностью седой головой, но держащая великолепную осанку, буквально утопала в одном из мягких кресел. Положив ладони на подлокотник, пристально уставилась на меня, внимательно изучая. Если бы я не знала, что объектом её внимания являюсь я, то непременно бы решила, что старушка увидела что-то неприятное, даже противное.