Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

юная официантка, а заказ принимал такой же юный бармен. Они уселись через два столика напротив (в кафе, кроме меня, никого не было) и принялись беззастенчиво меня разглядывать. Вдруг бармен что-то прокричал сквозь музыку. «А?» — спросила я. «С вас, — заорал он громче, — 175 рублей!» «Я доем и заплачу, — сказала. — Не убегу, не бойтесь». Они похихикали, но смотреть перестали. Доев, я оставила деньги на столе и вышла. Вдруг слышу за спиной шум. Оборачиваюсь — бармен перемахивает через забор и, запыхавшись, говорит надрывно: «Вы не заплатили!» «Оставила на столе», — кивнула я. «Да?» — спросил недоверчиво и убежал. На этот раз через калитку.

Удивляться я не переставала и вечером. В единственной гостинице меня поселили в зале. Таком огромном круглом помещении с пятью окнами, патефоном, овальным столом (на столе свечи, пластиковые фрукты и ведерко для охлаждения шампанского), театральной люстрой и кучей кресел, на одном из которых мне предстояло спать. За годы работы мне довелось поспать в самых разных удивительных местах. Про ночевку в чуме на Ямале под оленьими шкурами я вам рассказывала. Однажды зимой спала в палатке с собакой хаски в спальнике (для тепла). Укрывалась матом в неотапливаемой спортивной школе, тряслась от холода под роялем на подиуме в деревенском доме культуры. И все-таки ночевать в зале на кресле, когда собственное дыхание отдается эхом, было непривычно. Поздно вечером в номер ломились пьяные мужики, и я боялась выйти в туалет. Поглядывала на ведерко для шампанского. Из-за разницы во времени, стресса и дискомфорта я не спала. Надо ли говорить, что я очень хотела поскорее уехать из Сретенска.

Автобус уходил в Читу в три часа дня, больше транспорта не было. Я купила билет на полуразрушенной автостанции, откуда меня отправили ждать автобус на площадь. Пришла сильно пораньше, постояла минут двадцать и увидела, наконец, автобус. Который проехал мимо меня и скрылся. В этот момент я испытала ужас пополам с отчаянием. Неужели я отсюда не уеду?! Куда теперь бежать? Конечно, трагедии не произошло, я могла бы снова заселиться в гостиницу, но сама мысль о том, что мне придется провести здесь еще один день, спровоцировала самую настоящую паническую атаку. Мимо проходила женщина, я бросилась к ней и закричала что-то бессвязное про то, что меня не взял автобус. Она спокойно ответила: «Все нормально, он сейчас соберет людей и вернется». И он действительно вернулся.

Я добралась до Читы поздно вечером, а на следующий день планировала договориться об интервью с судьей Константином Ануфриевым. Я прекрасно понимала, что вряд ли вот так, с бухты-барахты, без предварительной записи, судья согласится со мной общаться. Да они (судьи) вообще не дают интервью. Но я должна была попытаться. Я крепко уснула на нормальной кровати впервые за пять дней. Проснулась в два часа дня, пока собралась и выпила кофе — было три. Суд был неподалеку от моей гостиницы, и я решила дойти до него пешком. По телефону мне бы точно отказали, а так был хоть какой-то шанс.

Охраник меня, конечно, не пустил, но позвонил пресс-секретарю. Ко мне спустилась женщина с белоснежными волосами, стильной стрижкой и в модном пиджаке. Я аж раскрыла рот, настолько не ожидала увидеть такого симпатичного прессека. Доложив, что прибыла из Москвы, и извинившись, что так поздно явилась (джетлаг, проспала), я похвалила ее прическу. Причем сделала это совершенно искренне.

Чтобы завоевать расположение незнакомого человека, я всегда стараюсь сделать ему комплимент. Врать и льстить совершенно не умею, поэтому всегда нахожу что-то действительно привлекательное: от брошки до цвета глаз. В большинстве случаев этот прием работает безотказно. Сработало и с Викторией, в которой мне даже не пришлось ничего намеренно искать.

Виктория сказала, что интервью судья не дает в принципе, но пригласила меня к себе в кабинет. Там я ей честно призналась, что мне очень нужно поговорить с Ануфриевым. И что это тот редкий случай, когда журналист приехал пообщаться о хорошем — я действительно одобряла его приговор. Виктория вздохнула и ответила: «Ладно, судья на месте, я пойду спрошу». Через пару минут она вернулась с распечатанным приговором, который Ануфриев велел мне передать, сказав, что его позиция изложена в нем полностью. К счастью, я подготовилась и заранее распечатала и прочла этот приговор еще дома. Виктория снова ушла и вернулась со словами: «Проходите, он согласился». Это было невероятно.

К слову, именно тогда, после нашей беседы, судья Ануфриев рассказал, как он оправдал за убийство троих жителей забайкальской Букачачи, и дал почитать этот приговор, из которого потом вырос материал «Оправдание и наказание»?.

Общаться с родственниками Дмитрия Кошеля мне не хотелось. Ну, ведь пошлют меня, скорее всего, да и что я им скажу? Я позвонила Насте Лотаревой в надежде на ее солидарность, но она настояла, чтобы я попыталась.

Что сказать матери Димы, я репетировала перед зеркалом и даже что-то набросала в блокнот. Набирала номер и сбрасывала, набирала и сбрасывала. Все никак не могла решить, как начать разговор. «Здравствуйте, давайте поговорим об убийстве вашего сына?» Годы работы ничего не изменили: звонки для меня по-прежнему камень преткновения. Разговоры с потерявшими близких — вдвойне. И как же я удивилась, что мама Дмитрия Кошеля согласилась пообщаться. Я тут же сорвалась и поехала к ним на такси.

Оставались соседи Ларисы, плюс я очень хотела посмотреть, в какой среде она жила. Из поездки в Курорт-Дарасун я увезла главный образ: заборы, которыми люди огораживаются от людей. За которыми может происходить что угодно, и никому нет дела. И образ потрепанного источника с полезной водичкой, к которому припадают местные алкозависимые.

Домой я привезла огромное количество записей, из которых, как ни странно, довольно легко собрала репортаж. Так бывает, когда в голове все выстраивается: просто садишься и пишешь. Единственной сложностью, кажется, было отыскать тюремную песню из автобуса Чита — Сретенск, которая долго крутилась у меня в голове, но в Москве растворилась. Я много внимания уделяю деталям, чтобы описать среду, нравы людей. Звонки на мобильных, песни, разговоры (часто стою у калиток и подслушиваю), одежда. Звучавшие на протяжении восьми часов тюремные песни в автобусе — важный для текста маркер окружающей действительности. Я уперлась рогом, перерыла весь интернет и нашла-таки знакомые строчки, чтобы добавить их в материал.

Из командировок я всегда отправляю открытки близким. Все доходят до адресата, дошли даже из изолированного карельского села. Из Забайкалья я отправила три, все из разных городов: Читы, Сретенска, Курорта-Дарасуна.