Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

сожалению, не могу ничего сделать. И что ее единственный вариант — добровольное лечение.

Через неделю Лариса написала, что ее ограничили в правах, но детей оставили жить с ней (все из-за того же коронавируса). Что она закодировалась, и теперь все будет хорошо. «Дети со мной, это главное. Простите меня, пожалуйста, за мое поведение, большое спасибо за все Наталье и вам за все, что вы для меня сделали. Скоро буду покупать дом, а пока урожай тут ростим». Я ответила, что очень хочу, чтобы она справилась, и все было хорошо.

Верю ли я в это? Скорее, хочу верить. Злюсь ли я на Ларису? Нет. Она выросла и всю жизнь прожила в неблагополучной среде. Пила с юности, видела только бедность, побои, равнодушие. Она никому не нужна, кроме своих детей. В минуты слабости рядом нет никого, кто бы протянул ей руку. Помощь на расстоянии, поддержка, которую она получила от читателей, — это здорово, но, к сожалению, этого недостаточно. Я не злюсь и хочу, чтобы случилось чудо.

Путешествие четвертое. Бердмены

Место: Куршская коса, поселок Рыбачий

Время: сентябрь 2019 года

Сюжет: орнитологи, работающие на биостанции «Рыбачий», подолгу живут вдали от семей, встают в несусветную рань, чтобы описывать птиц и их повадки. Да и сами они очень похожи на птиц.

На косе четыре утра и дикий холод. Я стою возле гигантского сачка размером с пятиэтажный дом и жду, когда в него залетит птичка. Фоном звучит запись птичьей трели — живых в такую рань тут нет.

В темноте слышны голоса редких проснувшихся птиц. Мы с орнитологом Арсением Цвеем с трудом различаем фигуры друг друга. Пока надрывается звуковая ловушка, я бегаю за птицами, которые изредка залетают в «сачок», и хлопаю в ладоши, чтобы загнать ее в дальний угол и поймать.

Арсению нужно измерить количество гормона кортикостерона. Для этого важно поймать птицу быстро и взять кровь до того, как она осознает опасность и начнет нервничать. За час мы поймали всего двух птиц и уже в пять утра пошли досматривать сны в холодный летний домик. Только я засопела, кто-то из ученых начал долбить по стене: «Девочки, вставайте, я вам поймал красивую птичку!»

ПРИРОДЕ НИ ЖАРКО, НИ ХОЛОДНО

Биологическая станция «Рыбачий» — филиал Зоологического института Российской Академии наук в Петербурге. Небольшое двухэтажное здание расположено в поселке Рыбачий на Куршской косе. На одной из многочисленных дверей в длинном коридоре табличка: «Червей без спроса не брать» («б» зачеркнуто, надписано «ж»). За дверью — «цех» по разведению мучных червей, которыми кормят подопытных птиц. Мучные черви выглядят премерзко, но орнитологи относятся к ним спокойно. Рассказывают, как много лет назад заезжий сотрудник немецкого орнитологического института взял горсть червей и сожрал. На вопрос: «Дитер, что ты делаешь?» — ответил: «Все то, что едят птицы, могу есть я». И в этом заявлении, пожалуй, все, что нужно знать о степени любви орнитологов к птицам.

Биостанцией заправляет директор Никита Чернецов, доктор биологических наук. Чернецов — «мелкоптичник», изучает воробьиных птиц. Его отец — востоковед, а мама преподает на Питерском филфаке. Но Никита уже с детства понимал, что хочет заниматься птицами и пойдет на кафедру зоологии позвоночных. Ничего особенного в своем увлечении птицами он не видит: «Подавляющее большинство людей, которые интересуются природой, в детстве любят насекомых, либо птиц, потому что за ними легко наблюдать».

Отношение орнитологов к птицам — исключительно научное. Никаких «ми-ми-ми». Местные жители часто приносят на станцию раненых птиц в надежде, что здесь им помогут. И получают от ворот поворот. «Я запрещаю населению приносить к нам больных птиц, — говорит Чернецов. — Больная птичка может заразить наших экспериментальных птиц, и все сдохнут. Если вам привезли птичку со сломанным крылом, умертвите ее быстро и безболезненно. Это самое гуманное, что вы можете сделать. Попытками спасти птицу вы улучшаете свою карму, а природе ни жарко, ни холодно. Виду черный стриж совершенно безразлично, выкормите вы одного стрижа или нет».

Чернецов рассказывает, что в 1974 году, в октябре, на юге Германии было сильнейшее вторжение арктического воздуха, и погибли миллионы ласточек. Одна богатая сердобольная дама арендовала частный самолет, собирала ласточек и перевозила их в Милан через Альпы. Там их выпускали, и они, радостно чирикая, улетали. «Возможно, ангелы пропели этой даме после смерти что-нибудь хорошее, но охране природы это не поспособствовало никак. Из миллиона ласточек она спасла тысячу. Это бессмысленно».

ПРОСТО ОПИСАНИЕ МИРА

В 11 километрах от Рыбачьего с 1957 года работает полевой стационар «Фрингилла», немецкий наследник. В 1901 году, когда поселок еще назывался Росситтен, немецкий теолог и естествоиспытатель Иоганнес Тинеманн основал здесь Vogelwarte Rossitten — «Росситенскую орнитологическую станцию». В 1944 году станция была закрыта. А в 1956 году снова возродилась как биостанция «Рыбачий». Там перелетных птиц отлавливают двумя большими рыбачинскими ловушками, кольцуют и изучают их миграционное состояние.

Время отлова птиц — период миграции, с апреля по ноябрь. И все это время на станции, в лесу, живут научные сотрудники и волонтеры.

Условия, в которых орнитологи проводят большую часть своей жизни, весьма специфичны. А дело, которым они занимаются, плохо понятно обывателю. Со стороны научные сотрудники станции выглядят чудаковато. А их домики похожи на гнезда — такие же маленькие, уютные и очень личные.

Орнитологи получают небольшие зарплаты и гранты на научную деятельность. Оборудование, расходные материалы, научные экспедиции и поездки на конференции им не оплачивают. Поэтому без гранта очень сложно работать. «Хочешь поехать на конференцию — нужен грант. Есть грант — делаешь науку, нет — не делаешь, — говорит Андрей Мухин, научный сотрудник биостанции. — Но это замкнутый круг для многих. Нет денег — нет научных публикаций. Нет научных публикаций — не получишь грант. Ну, у нас, слава богу, все публикуются, вертимся как-то».

По словам Мухина, так происходит, потому что правительство считает, что деньги в науку надо вкладывать туда, где есть «точки роста». «Сейчас деньги распределяет ФАНО[8]. Гранты дают тем, кто показывает результат.

Ученых в России много, и нет смысла размазывать деньги по всем тонким слоем».

Пока ФАНО решает, кому дать, а кому не дать, биостанцию «Рыбачий» активно поддерживает немецкий фонд. На деньги немцев отремонтировали главный дом орнитологов на «Фрингилле» — двухэтажный, с комнатами и столовой. И привели в порядок здание биостанции в Рыбачьем. Немецкие ученые и туристы здесь — частые гости.

По словам Андрея Мухина, благодаря своей истории биостанция на Куршской косе