Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета - Евгения Волункова

ездим в Читу. Повезло, что не сильно далеко... Тяжело, в общем, жить, но мы же вот не пьем. Всякое бывало, но взялись за ум».

Людмила говорит, что никогда не слышала об общественных организациях, к которым можно было бы обратиться за помощью. Материальной, юридической или психологической. «Какое там, вы что? Нет ничего! Мы сами по себе тут».

Из дома Людмилы и Олега я отправляюсь в санаторий. Когда-то ухоженная территория запущена. Со стен невысоких зданий и беседок отвалилась мозаика, вывески выцвели, стекла выбиты, вместо асфальта колдобины. Но очень красивые сосны и тихо. В дальнем конце — источник с минеральной водой, окруженный лавочками. Набираю воду, усаживаюсь. То и дело к воде подтягиваются люди. По некоторым видно, что отдыхающие, у многих уставшие, осунувшиеся лица. У одного такого мужчины спрашиваю, местный ли он и как ему водичка.

«Живу здесь, — отвечает мужчина. — Водичка хорошая. Вот так выпьешь крепко, на утро встанешь — плохо. Идешь сюда, водички попьешь — легчает. Можно дальше жить».

Когда я возвращаюсь из Курорта-Дарасуна в Читу, звонит Лариса. Спрашивает, видела ли я ее дом. Рассказываю, что дом продан и видела я его только издали, через забор. Женщина вздыхает в трубку и говорит: «Я понимаю, что из этой ямы я должна выкарабкаться сама. Я потеряла одних детей, этих не потеряю ни за что. Я ради них буду землю грызть, костьми лягу, все сделаю, чтобы быть для них хорошей матерью. Мне хоть водку, хоть пиво поставь, я глотка в рот не возьму. Все!»

ПОДРОБНОСТИ НАСИЛИЯ

О Ларисе Кошель я узнала из новостей. Множество СМИ написали о том, что суд освободил из-под стражи женщину, убившую своего мужа. Мы с Настей Лотаревой, редактором этого текста, сразу поняли, что это абсолютно наша история и что она намного глубже того, о чем пишут медиа.

Может ли женщина-инвалид с темным прошлым, мать-одиночка, живущая в неблагополучном городе, начать новую жизнь после тюрьмы? Это тот случай, когда из новостей получаются человеческие истории.

Первым делом предстояло разыскать Ларису. В интернете я нашла ее фамилию и имя мужа, начала вбивать их в соцсети. Когда «разведка» во «ВКонтакте» и «Фейсбуке» ничего не дала, зарегистрировалась на «Одноклассниках». Там, после долгих поисков, нашла страничку мужа Ларисы — Дмитрия Кошеля. У него было несколько фотографий жены и детей, но никаких контактов Ларисы. Я проверила странички абсолютно всех его друзей и друзей их друзей — никаких следов. Спустя две недели поисков я почти сдалась, как вдруг случайно нашла комментарий у кого-то из друзей Дмитрия про его убийство, а ниже — ответ, как я поняла, родственницы Ларисы. Я перешла на ее страничку и увидела в друзьях Ларису — на аватарке то же фото, что и в соцсетях Дмитрия Кошеля. У Ларисы была указана девичья фамилия. Бинго! Не знаю, существуют ли курсы для журналистов по поиску людей в интернете, если нет, кажется, я уже могу их проводить.

Следующий шаг — правильно написать письмо. Вряд ли Ларисе захочется рассказывать о своей жизни и о том, как она убила мужа. Было важно не напугать ее и объяснить, зачем это мне и какая для нее может быть польза от этой статьи. Я написала, что понимаю, какая это тяжелая для нее тема. Что ее непростая история — такая же, как многие другие. И что мы обязаны их рассказывать, если хотим что-то сделать с проблемой домашнего насилия в России.

Я добавила, что материал, возможно, сможет ей помочь — вдруг кто-то из благотворительных фондов окажет ей поддержку? В конце я написала свой номер телефона. Лариса прочитала мое письмо и не ответила. Что ж, я была к этому готова. А через две недели она вдруг позвонила. Сказала, что долго думала и не могла решиться на ответ. Но сейчас ей так тяжело, что она готова дать интервью, вдруг материал действительно поможет? Так я отправилась в Сретенск.

Всю долгую дорогу до Забайкалья я думала о том, как начну непростой разговор об убийстве, но сложилось как-то само. Лариса говорила про жизнь, в которой все сломалось, плакала, много курила. Снова и снова вспоминала сцену убийства. В подробностях описывала, что с ней делал муж. Эти подробности я не включила в текст, потому что они слишком личные и за гранью. Я хотела рассказать о проблеме домашнего насилия, не унижая и без того униженного человека. И помочь, если получится, а получится или нет — заранее никогда не знаешь.

У меня и в мыслях не было винить ее в убийстве. Судя по ее рассказу, в жизни Ларисы, начиная с молодости, не было ничего хорошего, один сплошной алкоголь и побои. Идеальная среда для совершения преступления в состоянии необходимой самообороны.

Я совершенно ее не опасалась, но однажды напряглась. Лариса что-то рассказывала и вдруг вскочила, схватила лежащий на столе нож и поспешно убрала в ящик со словами: «Уберу, не нравится мне, что он тут лежит. Я не в смысле, что могу вас убить, но просто пускай лежит подальше». Кажется, в этот момент я впервые осознала, что человек, сидящий передо мной, нанес другому человеку 29 ножевых ранений.

Все время, пока мы с Ларисой общались, я была для нее не журналистом, а психологом, которому можно выговориться, рядом с которым можно не чувствовать себя виноватой. И я, как могла, играла эту роль.

Это были тяжелые три дня. Лариса ко мне постепенно привыкала и рассказывала все более страшные детали убийства и подробности насилия со стороны мужа, показывая шрамы от побоев. Каждый день, выходя от Ларисы, я чувствовала внутри все нарастающий ком. Поэтому отправлялась бродить по Сретенску, пытаясь уложить услышанное в голове и прийти в себя. Но Сретенск оказался не лучшим местом для этого.

ГОРОД, В КОТОРОМ СТРАШНО ОСТАТЬСЯ

Как-то я заплутала и обратилась к стоящим на площади мужчинам — хотела уточнить нужное направление. Наш диалог был коротким.

— Прошу прощения, не подскажете...

— А ты откуда, блять, такая вежливая?

В Сретенске я почти ничего не ела, питалась кефиром, дошираком и бананами. Обозначенные на карте кафе либо не работали, либо рано закрывались. Приготовить что-то в гостинице было невозможно, а объедать Ларису неудобно — я постоянно приносила ей продукты, потому что дети просили есть. Но на третий день мне повезло, и я зашла туда, где кормят горячей едой. Ожидание и реальность не совпали. Я начала есть совершенно невкусную еду под громкий шансон. Обслуживала