Ничего святого - Степан Алексеевич Суздальцев

Так за Андрюшей закрепилось прозвище Савельич, а я мог тешить себя осознанием того, что мои дворянские корни наконец-то получили признание.

С того дня Андрюша Савельев постоянно ходил за мной, многозначительно кивал, когда я заводил заумные разговоры, иной раз в куртуазной манере его унижавшие; он чувствовал благодарность за то, что я пустил его с свой круг общения, не подозревая, что я смеюсь над ним. Я эксплуатировал Савельича и как бесплатную рабочую силу. Например, иногда просил его отнести мой рюкзак, до отказу набитый учебниками, в другой класс, ссылаясь на то, что у меня болит спина, либо выдумывал иное малоправдоподобное объяснение. Вообще, среди ребят считалось зазорным показать себя в чём-то слабым, поэтому все парни в нашем классе стремились продемонстрировать свою силу, таская вещи, тяжесть которых могла обеспечить им предостойную грыжу. Я же считал себя выше этого, – коль скоро я был боярином, негоже мне было выполнять грубую работу, положенную мужику. Андрюша был рад стараться: во-первых, ему было приятно, что он может отблагодарить меня за общение, во-вторых, он лишний раз демонстрировал свою силу, таская мой тяжеленный рюкзак.

Однажды мы с Андрюшей были назначены дежурными по классу. По завершении последнего урока мы должны были тщательно вытереть доску, подмести в классе и вымыть пол.

Вообще, весьма странно, что, несмотря на ежемесячные взносы на уборку школы (пускай и по сто рублей), учеников заставляли каждый день мыть класс после последнего урока. Причём после последнего урока в классе, а не у учеников. Иногда случалось так, что дежурные мыли пол три раза: после пятого, шестого и седьмого уроков. Разумеется, это не имело и не могло иметь никакого отношения к тому обстоятельству, что директор нашей школы, Татьяна Викторовна Лопатина, два раза в год ездила куда-нибудь на Мальдивы.

Итак, в тот день работать вместо уборщицы, которой не платили за уборку классов, назначили нас. Разумеется, можно было отказаться, заявить, что мы сдаём деньги на уборку или нечто подобное, однако хамить директору у меня хватало пороху, лишь когда я, будто забывшись, матерился аккурат перед её кабинетом или демонстративно высмаркивался в занавеску после урока физики, где получал незаслуженную двойку в журнал «за поведение» (то есть за разговоры с соседкой по парте, которая была отличницей и не могла быть ни в чём виновата). Подобно богословам, описанным Эразмом Роттердамским, которые стерпели бы тягочайшую хулу на Христа, однако не простили бы самой безобидной шутки про папу, особливо если речь заходила о его доходах, Лопата вполне могла бы стерпеть анекдот с занавеской и забывшимся краснобаем-сапожником, однако немедленно пресекла бы самые невинные вопросы, касающиеся уборщиц. Думаю, если бы эти вопросы задавала мама или другие родители, директриса могла бы пересмотреть географию своих путешествий. Я мог законным путём бороться за свои права (например, право отдыха на перемене или право пойти домой после последнего урока), я мог просить родителей отстаивать мои интересы на родительском собрании, но не делал этого. Родительские собрания воспринимались мамой как час позора и унижения, – в этом я был с ней полностью солидарен. Я ненавидел дни родительских собраний: после того как учителя и классный руководитель в присутствии других родителей выливали на маму целое ведро нечистот, она в гневе возвращалась домой и бралась за ремень, выбрасывала в мусоропровод самые любимые мои вещи (например, Sony Play Station) и лишала меня вещей, которые обещала в будущем, но всё равно не собиралась покупать. Каждое родительское собрание я надеялся, что обо мне забудут и про меня не скажут вообще ничего. Однажды я два месяца старательно готовил домашние задания, никому не хамил и не хулиганил, чтобы маме было приятно услышать на родительском собрании хоть что-то хорошее. В тот вечер я несколько раз сказал ей о собрании (хотя обычно надеялся, что она забудет), однако, после очередного напоминания, она ответила:

– У меня и так слишком плохое настроение, чтобы очередной раз унижаться в присутствии тридцати незнакомых родителей твоих одноклассников. Давай я просто посмотрю твой дневник и всыплю тебе ремня.

– Но за что?

– За плохое поведение, за низкую успеваемость, за хулиганство, – перечислила она. – Неси дневник.

– Но я всю четверть старался, чтобы тебе не пришлось краснеть!

– Неси дневник.

Именно в тот день я проспал в школу, опоздал на первый урок (была физика, которую вела Лопата) и, запыхавшись, не вспомнил формулу, которую задавали выучить дома, – когда я пришёл, учитель как раз спрашивала учеников, кто её выучил. Поскольку я с порога не нашёлся, что ответить, Лопата поставила мне двойку и написала в дневнике, что я опоздал на урок.

Именно с этой записи началось мамино изучение моего дневника. Запись «Опоздал на урок! Не выучил домашнее задание! 2» изрядно испортила ей настроение. Она листала дневник назад, отмечала тройки, а потом дошла до страницы, где было сразу несколько двоек и замечаний.

– Это так ты старался?

– Это было до предыдущего собрания! – запротестовал я.

Это было правдой: пиздюлей за эту страницу я уже получил.

– Не ври!

С мамой было бесполезно спорить, когда она была в бешенстве. Я стоически выдержал пятьдесят ударов ремня (мне было уже четырнадцать, и за пять лет я отлично научился терпеть).

После этого случая я никогда не старался, чтобы мой дневник выглядел красиво и чтобы маме не приходилось краснеть на собраниях.

Разумеется, при таком положении дел и речи быть не могло, чтобы я просил маму высказать классному руководителю претензию, что её сына заставляют мыть полы, несмотря на то, что она сдаёт деньги на уборку школы.

Не могу сказать точно, почему другие дети, у которых не было проблем с учёбой, поведением или родителями, не поднимали вопрос об уборке.

Вместо того, чтобы утвердить за собой право идти домой после уроков, ученики стремились под любым предлогом ускользнуть от выполнения обязанностей дежурного. Таким образом они избегали неприятной повинности, не раздувая при этом скандала и не портя ни с кем отношений. К сожалению, подобная модель поведения свойственна не только подросткам, но и многим людям в принципе. Если их не устраивает какая-то норма, традиция или закон, они могут их не соблюдать, но ни в коем случае не станут заявлять об отмене устоявшегося порядка. Возможно, многие глупости в этом мире давно были бы упразднены, если бы каждый имел смелость высказать свою точку зрения, не боясь вызвать осуждение окружающих. Но слабые люди (а они, увы, превалируют) устроены так, что скорее станут выполнять то, с чем не согласны (хоть это и влияет на их жизнь), чем рискнут вызвать непонимание у окружающих (хоть это на их жизнь почти не влияет). Наивно распинаться о величии нации, которая живёт, склонив голову, в страхе от общественного мнения и реакции горстки людей, которым по своему невежеству общество доверило право определять судьбу граждан.

Так или иначе, ни я, ни мои одноклассники не высказывали никакого открытого протеста против уборки, и в тот день нам с Савельичем предстояло вымыть кабинет биологии. Поскольку Нина Фёдоровна была нашим классным руководителем, улизнуть не было никакой возможности.

Самым отвратительном в уборке было мытьё полов, – представьте себе почти почерневший от ежедневного использования, преотвратно смердящий кусок грубой материи, имеющий наглость гордо называться половой тряпкой, каковую обязанность ему и вменяется исполнять, несмотря на преклонный срок действительной эксплуатации, который истёк бы несколько лет назад, если бы руководство школы следовало здравому смыслу. Думаю, было бы хоть немного справедливо тратить те пресловутые сто рублей на ежемесячное обновление тряпок и покупку резиновых перчаток и моющих средств. Подобная ересь могла бы прийти в голову директрисе, если бы она хоть раз сняла свои многочисленные браслеты и кольца и ухоженными голыми руками выжала половую тряпку, при этом не отворачиваясь от запаха до того стойкого, что его почти можно было увидеть. Поскольку я был боярином, а Савельич моим денщиком, я предложил ему следующее разделение обязанностей: мы пополам подметаем пол, затем он моет его, в то время как я тщательно вытираю доску.