На полпути к могиле - Джанин Фрост

Я начала было бормотать: «Я таких не смотрела. Мама считает,что в них слишком много насилия…» — и сама рассмеялась, оценив шутку. Коститоже усмехнулся и многозначительно покосился на «мерседес».

— Вижу. Стало быть, хорошо, что ты их не смотрела. Богзнает, к чему это могло привести.

Отсмеявшись, я поняла, что мне в самом деле интересно, иупорно глядела на него, пока он не стал виновато откашливаться.

— Хорошо, я тебе расскажу, но взамен и ты ответишь наодин мой вопрос. Так или иначе, но нам надо убить час.

— Мера за меру, доктор Лектер?[5] —фыркнула я. — Ладно. Хотя я не вижу смысла. Ты и так все обо мне знаешь.

От его глаз так и полыхнуло жаром, и он, понизив голос дошепота, ответил:

— He все.

Ох ты! Неловкость мгновенно вернулась. Прокашлявшисьпересохшим горлом, я заерзала, стараясь сделаться совсем незаметной.

— Когда это случилось? Когда ты превратился?

Пожалуйста, говори о чем-нибудь… Пожалуйста, перестань такна меня смотреть…

— Припоминаю… это было в тысяча семьсот девяностомгоду, в Австралии. Я оказал парню услугу, и он решил меня отблагодарить, сделаввампиром.

— Как? — поразилась я. — Ты австралиец? Ядумала, англичанин.

Он улыбнулся, но не слишком весело.

— Можно сказать, того и другого понемножку. Родился я вАнглии. Там и провел молодость, но, когда превратился, был в Австралии. Так чтоотчасти и австралиец.

Я так заслушалась, что забыла все прежние заботы.

— Ты должен рассказать подробнее!

Он откинулся на борт трейлера, непринужденно вытянув ноги.

— Мне было двадцать четыре года. Это случилось ровночерез месяц после дня моего рождения.

— Боже, да мы почти ровесники! — Я осозналанелепость этих слов, еще не договорив.

Он хмыкнул:

— Ясное дело. Плюс-минус двести семнадцать лет…

— Э-э, ты понял, о чем я. Ты выглядишь старше двадцатичетырех.

— Вот спасибо. — Он засмеялся над моим явнымзамешательством, но тут же сжалился и пояснил: — Времена были другие. Людираньше взрослели. Вы, черти, и не знаете, как хорошо живете.

— Расскажи еще… — Он медлил, и я выпалила: —Пожалуйста!

Кости склонился вперед. Теперь он был совершенно серьезен.

— Это неприятная история, Котенок. Никакой романтики,не то что в книгах или в фильмах. Помнишь, ты мне рассказывала, как девчонкойпоколотила тех парней, что назвали твою маму шлюхой? Ну а моя мама шлюхой ибыла. Ее звали Пенелопа, и она родила меня в пятнадцать лет. Мне повезло, чтомадам того заведения относилась к ней по-дружески, не то мне ни за что непозволили бы жить там. В публичном доме оставляли только девочек — самапонимаешь почему. Ребенком я не видел ничего необычного в месте, где жил. Всеженщины меня баловали, а я помогал по хозяйству и все такое… пока не сталподрастать. Мадам — ее звали Люсиль — спросила, хочу ли я продолжить семейныйбизнес. Кое-кто из клиентов с соответствующими наклонностями примечал меня. Ябыл миловидным парнишкой. Но к тому времени, когда мадам сделала мне этопредложение, я уже достаточно понимал и не хотел заниматься этим делом.Нищенство тогда в Лондоне было распространенной профессией. И воровство тоже.Вот я и стал воровать, чтобы окупить свое содержание. Потом — мне было ужесемнадцать — моя мама умерла от сифилиса. Ей было тридцать три.

Я все бледнела, слушая его рассказ. Но все равно хотеладослушать до конца.

— Дальше!

— Через две недели после того Люсиль уведомила меня,что я должен уйти. Я приносил недостаточно, чтобы оправдать расходы на жилье.Она была не жестокой, а всего лишь практичной. Мою комнату могла занятьдевушка, которая приносила бы втрое больше дохода. И она опять предложила мневыбор: уйти и оказаться на улице или остаться и обслуживать посетителей. Онадаже позаботилась обо мне — описала меня нескольким знакомым высокороднымдамам, и те мной заинтересовались. У меня была возможность продавать себя немужчинам, а женщинам. Так что этим я и занялся.

Сначала я прошел обучение у девиц из нашего заведения, иоказалось, у меня дар к этому делу. Люсиль обеспечила мне высокий спрос, искоро у меня было несколько постоянных клиенток голубой крови. Одна из них вконце концов и спасла мне жизнь.

Я, видишь ли, не бросал ремесло карманника. И в одинпрекрасный день вытянул кошелек прямо перед носом у бобби. Оглянуться не успел,а на мне уже кандалы и я стою перед одним из самых безжалостных лондонскихсудей. И болтаться бы мне на виселице, если бы одна клиентка не услышала о моемнесчастье и не сжалилась. Она самыми плотскими средствами убедила судью, чтосослать меня в одну из новых колоний — именно то, что надо. Три недели спустяменя загрузили в трюм вместе с шестьюдесятью двумя другими бедолагами иотправили в Новый Уэльс.

Взгляд у него затуманился, и он задумчиво пригладил рукойволосы.

— О плавании рассказывать не стану, скажу только, чтоэто была мука, какой никому на свете не пожелаю. В колонии нас заставлялиработать буквально до смерти. Я там сдружился с тремя парнями: Тимоти, Чарльзоми Джэном. Через несколько месяцев Джэну удалось бежать. Потом, примерно годспустя, он вернулся.

— Зачем вернулся? — удивилась я. — Разве егоне наказали бы за побег?

Кости проворчал:

— Еще как наказали бы, только Джэна это больше непугало. Мы были на пастбищах, забивали скот на шкуры и солонину, когда на наснапали туземцы. Они перебили охрану и всех ссыльных, кроме Тимоти, Чарльза именя. Тогда-то мы увидели среди них Джэна, только он очень переменился. Ты ужедогадываешься. Он стал вампиром. И изменил меня в ту же ночь. Чарльза и Тимотитоже изменили — двое других вампиров. Изменили всех троих, хотя просил об этомтолько один. Тимоти охотно принял предложенный Джэном дар. Мы с Чарльзомотказывались. Все же Джэн изменил нас. Он думал, что мы еще поблагодарим его современем. Мы несколько лет прожили с туземцами и поклялись вернуться в Англию.Чтобы добраться туда, у нас ушло почти двадцать лет.

Он замолчал, закрыл глаза. Я не заметила, когда, слушая его,развернулась и села, в изумлении уставившись на Кости. Он был совершенно прав,рассказ был не из приятных, и я действительно понятия не имела, через что емупришлось пройти.

— Твоя очередь. — Он открыл глаза и встретил мойвзгляд. — Расскажи мне, как это было с тем болваном, что тебя обидел.

— Господи, Кости… — Мне не хотелось об этомговорить. От одного воспоминания я ссутулилась, как побитая. — Этоунизительно.

Его темный взгляд не дрогнул.