Можно тебя навсегда - Наталия Романова

     – Без тебя разберусь, – выпустила иголки Женя. – И деньги свои забери, а то жена в угол на горох поставит.

     – Не тебе, ребенку. Пригодится, – отмахнулся Славик, запихал конверт в карман Жениной куртки и стремительно направился к машине, по пути оглядев Богдана. Словно запоминал для показаний в полиции.

     – Ты слышал? Прости, – вздохнула Крош, когда подошёл Богдан.

     – Ничего страшного. По сути, Славик прав.

     – Нормальный мужик на беременную не позарится, чужой ребёнок не нужен? – вскинула взгляд на Богдана.

     Что ответить? Кому станет легче от правды? Богдану, да, чужой ребёнок не нужен. Мог бы вытерпеть чужого рядом, сошёлся бы с Аллой. Чувств нет, зато всегда можно договориться. Она бы из Абакана переехала. Не ропща, удовлетворяла бы нехитрые потребности Богдана. Жила, обеспечивая своих пацанов за счёт сожителя. Мужиков, не выносящих чужих детей, большинство, но есть другие. Если женщинам верить – должны быть.

     – Вариативно, Крош. Случается, влюбляются, тогда и беременная нужна, и ребёнок. А что подписывать ничего нельзя, осторожней быть, здесь твой брат полностью прав, – Богдан ловко перевёл тему на чёрных риэлторов.

     Не девяностые на дворе, однако, одинокая владелица московской недвижимости с младенцем на руках может вызвать нездоровый интерес криминальных элементов, аферистов всех мастей и рангов. Приезжали бы родственники каждую неделю, друзья ходили, мужчина постоянный – всё-таки надежда, что хватятся, если что-то произойдёт. Крош живёт обособленно, круг общения ограничен. Переехала, ухаживала за бабушкой, не до приятелей было, с родителями в конфликте, мужчины подавно нет, вряд ли появится в ближайшее время. Если только Виталик. Сомнительная надежда.

     Женя слушала, хмурилась, вздыхала, соглашалась, что нужно быть осторожной, аккуратной, заботиться о собственной безопасности. Записала на всякий случай телефоны доверенных лиц Богдана. Пообещала в непонятных ситуациях звонить самому Богдану, советоваться. Вообще, Крош – не глупышка, твёрдо стоит на ногах, принимает решения обдуманно, но Богдану стало спокойнее, когда она пообещала «рассказать, если что».

     Ужин вызвался готовить Богдан, посмеиваясь над круглыми глазами хозяйки квартиры.

     – Ты умеешь готовить?!

     – Я ресторатор, Крош.

     – Не повар же!

     – Не повар, просто нахватался. Ничего особенного я не умею. Тортеллини не сделаю, например.

     – Я вообще не знаю, что такое тортеллини.

     – Итальянские пельмени.

     – Пельмени и я только варить умею.

     – Тебя устроит рыба, запечённый картофель и салат из кучи травы с черри и авокадо?

     – Конечно, – кивнула Женя и прошлёпала в свою комнату переодеваться.

     Потом долго торчала в ванной комнате, Богдан уже хотел поинтересоваться, не нужна ли помощь. Возможно, перебраться через бортик ванны не может, в полотенце запуталась. Что говорить, у мобильности Крош обе ноги левые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

     Защёлка ванной громыхнула одновременно со звонком в дверь. Кого, интересно, нелёгкая принесла в одиннадцатом часу? Многие спят в это время. Пока Богдан споласкивал руки, слышал голос Жени, спрашивающей, кто пришёл, и щелчок замка. Сразу же вышел в прихожую.

     Он видел Крош в длинном махровом халате, делающем её похожей на беременного гнома. Влажные волосы не расчёсаны, торчат в разные стороны, перемежаясь с вьющимися прядями. На два шага от входной двери вглубь небольшой прихожей стояла Усманова Валентина Эдуардовна, таращась на Женю, как на мадагаскарского таракана – с примесью интереса и отвращения. Рядом вылупила глаза Вика, приоткрыв рот в удивлении, а на шаг впереди – Лиза, собственной персоной.

     Приехали… Грёбаный ад!

     – Всё-таки баба, – просипела Лиза, смотря с отвращением на Крош.

     Та растерянно топталась на месте, посекундно оглядываясь на Богдана.

     – Что это значит? – мать надменно выпятила подбородок, сжала губы и уставилась на хозяйку, укутанную с головы до ног в пушистый халат. – Что мой сын делает здесь?

     – Снимает комнату… – пролепетала Женя.

     – Здесь?! – в один голос взвились мать и дочь. Вика отмерла и, не разуваясь, по-хозяйски направилась в кухню-гостиную.

     – Здесь ты живёшь? – она обернулась на брата, нахмурилась, скользнула взглядом по стенам, Богдану, Лизе и остановилась на Крош.

     – Здесь. Не припомню, чтобы приглашал вас, – отрезал Богдан.

     – Мне не нужно приглашение, чтобы прийти к сыну, когда он сходит с ума! – отчеканила Валентина Эдуардовна. – Как тебе в голову пришло жить здесь? То, что ты делаешь – немыслимо! Твои поступки всё меньше и меньше похожи на поступки адекватного человека. Тебе необходимо обратиться к специалисту, к психотерапевту, как минимум.

     – Прекрати, – Богдан ещё надеялся утихомирить женщин, хотя умом понимал – невозможно.

     – Сынок! Ты вбил себе в голову, что должен жить в глухомани, в нищете. Сейчас поселился в сарае. Разорвал отношения с подходящей женщиной. Ты наказываешь себя за смерть жены! Сходишь с ума!

     – Почти пять лет прошло, – добавила Вика. – Давно пора забыть! Начать жизнь заново! Не можешь жить в своей квартире – продавай, пока живи у Лизы. У матери, у меня, но не этом… сарае!

     – Разберусь, где мне жить, без непрошеных советов, – прошипел Богдан. – Женя, иди к себе, – он резко повернулся к Крош.

     – Почему? Они же мой дом сараем называют!

     – Потому что я так сказал! – рявкнул, наблюдая, как расширились глаза Крош, она молча посеменила в комнату, запахивая покрепче халат.

     – Надеюсь это беременно не от тебя? – прохрипела Валентина Эдуардовна вслед Жене.

     – Я на девятом месяце, Богдан в Москве всего четвёртый, нужно быть сумасшедшей, чтобы не понимать этого, – остановившись, парировала Крош.

     – Жень, уйди! – снова повторил просьбу Богдан, та послушно скрылась в комнате.