Можно тебя навсегда - Наталия Романова

     Богдан подхватился, рванул из комнаты, натыкаясь на тишину. Огляделся. В щель под дверным полотном в комнату Жени просачивался тусклый свет. Подсветка кухонной мебели отбрасывала синеватые блики. Вот и всё освещение. Прошёлся по квартире. В ванной комнате, на кафельном полу, валялось влажное полотенце – на автомате бросил в корзину с грязным бельём.

     Всё та же тишина, беспокойная, нездоровая. Предчувствие? Интуиция? Хрен знает. Богдан сделал круг по кухне, как акула в поисках крови, прислушиваясь к происходящему у Крош. Неясный писк послужил толчком в спину, заставившим мгновенно подлететь к двери.

     – Крош? – постучал он. – Крош?! – Почудилось?

     Со следующим писком распахнул дверь настежь. Ожидал чего угодно, вплоть до родов. Сгорбленная на полу фигура, упирающаяся спиной в кровать, с широко расставленными коленями, заставила замереть. Бросились в глаза поджатые пальцы ног и бледные, трясущиеся руки.

     – Жень, началось? – он откинул неуверенность прямиком в ад.

     Где хранится заранее собранная для роддома сумка – знал. Комплект для выписки мальчика и на всякий случай розовая ленточка – тоже. Платье для Жени висело на вешалке, гигиенические мелочи собраны в аккуратную сумочку – бери и неси. Документы устроились аккуратной стопочкой на столе. Детали обговорили заранее, Богдан уверен, Жене было неловко, но она упрямо старалась держать лицо. Он не отставал.

     Осталось вызвать скорую помощь и одеть Крош. Роды – естественный процесс. Долгий, болезненный, но естественный, иначе бы человечество прекратило существование.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

      Женя кивнула, неясно пискнула. Глаза в ужасе распахнулись, смотря на квартиранта. По женскому телу пробежала крупная дрожь, зубы несколько раз клацнули.

      – Давай одеваться, – спокойно отреагировал Богдан. – Давно началось?

      – Ве-веч-вечером…

      – Когда вечером?

      – По-после у-у-уж-жина, – нараспев отвечала Женя, хватая края ночной сорочки.

      – Четыре ночи. Крош, ты зачем терпела?..

      – Думала – ложные схватки. Такое уже бы-ы-ыло, – пищала она.

      Действительно, они тогда торжественно прокатились в карете скорой помощи, а потом банально вернулись домой на такси.

      – Отлично.

      – Ай!

      – Всё хорошо, Жень. Я вызываю врачей, а ты пока одевайся, ладно?

      – Ла-а-адно, – голосок Крош звучал странно.

       «Как он должен звучать?» – одёрнул себя Богдан. Из неё готовится выйти человек! Живой, мать твою, человек! С руками, ногами, головой, всем, что полагается младенцу. Прямо из живого человека – живой человек!

      Оделся, пока разговаривал с диспетчером. Монотонный женский голос спрашивал адрес, фамилию, имя, отчество, возраст роженицы.

      – Девушка, можно поторопиться? – рыкнул в трубку, глядя на бледную Женю, сидящую в той же неестественной позе, с крупной испариной на лбу, груди, отчаянно цокотавшую зубами. – Через сколько минут схватки? – повторил он вопрос диспетчера, смотря на Крош, сомневаясь, что она ответит, что в принципе слышит его.

      Женя показала два пальца и снова натянулась, издала неясный звук, следом закричала, хватаясь за край сорочки, подушки, журнала, попавшего под руку.

      – Две минуты? – не поверил своим глазам Богдан. Ответить Крош не смогла, он повторил диспетчеру: – Две минуты.

      Услышал, что бригада выехала, отбросил телефон в сторону. Две минуты?! Две?!

      Пошевелиться Крош могла только между схватками, соображала тоже между ними. С трудом картина становилась ясна. После ужина почувствовала недомогание, к ночи начались лёгкие схватки, которые, впрочем, быстро прошли. Проснулась Женя от тошноты. Несколько раз вырвало, следом прослабило, не успела подумать об отравлении, как началось… это.

      Стремительно, почти безостановочно, но терпимо до последних десяти минут, когда проснулся Богдан. Она хотела позвонить ему – дойти бы не смогла, – но как назло, телефон остался  в кухне… Оставалось пережидать, в надежде, что станет легче, и она сможет выбраться из комнаты.

      Крош с трудом соображала, тяжело дышала между почти беспрерывными схватками и несла пугающие вещи.

      – Я умру, – заявила Женя. – Точно умру, – слёзы катились градом по пунцовым щекам. – Надо было оставаться в роддоме, а сейчас я умру.

      – Не умрёшь. Сына родишь. Крепкого, рыжего, как ты.

      – Там, – Богдан не понял, куда показала скрюченная женская кисть. – Документы, деньги, карточка. Отдай родителям, пусть его в детский дом не отдаю-у-у-у-ут! – завыла Женя, Богдан принялся отсчитывать время схватки.

      – Конечно, – согласился он, сообразив, что Крош в почти бессознательном состоянии ждёт ответа. Спорить смысла не видел. Если прямо сейчас необходима уверенность в том, что ребёнок не попадёт в детский дом, Богдан кивал и соглашался. – Сам заберу, – добавил для пущей уверенности, кинув взгляд на часы.

      Полторы минуты. Грёбанный ад!

      – В шкафу, на верхней полке подарок тебе, – продолжила Женя, когда схватка отпустила. – Если что, забери. Он не дошит, правда. Любая швея справится, совсем чуть-чуть… – она сипло набрала воздуха, выдыхала уже с хриплым криком.

      Где скорая помощь? Где врачи? Дерьмовый адище!

      – Я всё думала, – начала снова Женя. По красным щекам ручьём катились слёзы. Она не была похожа на себя, вообще на человека перестала быть похожей.

      Естественный процесс?! Да чтоб этот сраный творящий мудрец засунул себе в жопу этот естественный, мать его, процесс!

      – Ты говорил, помнишь?

      – Помню, – Богдан кивнул, соглашаясь с чем угодно.

      – Что ты виноват в смерти жены, – Богдан решил, что ослышался.

      – Жень…

      – Надо сказать… Она упрямая была, да?

      – Да, как ты, Крош, – выдавил он из себя.

      – Сказал, она могла в тот день сесть за руль, даже если бы ты дома был, с ней. Говорил же…