Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

и упорству, удавалось его защищать, но затем произошли решительные изменения к худшему, и она в полной мере осознала всю опасность их положения. Несколькими днями ранее в тюрьму посадили трех кузенов отца. Вне себя от тревоги, мачеха пыталась придумать новые способы, как ему помочь. Наконец, она решила добиваться встречи с Урицким, самим влиятельным председателем ЧК, в надежде, что ей удастся воззвать к его человечности. Урицкий согласился ее принять. Она напрасно просила его объяснить, в чем обвиняют отца; он отвечал, что Романовы – «враги народа» и им всем придется заплатить за триста лет угнетения. Урицкий сообщил, что через три или четыре месяца отца сошлют в Сибирь, но сейчас он отправится в тюрьму, к другим великим князьям. Однако ей дадут пропуск, она сможет посещать мужа и приносить ему еду.

Их первое свидание состоялось в тот же вечер на тюремном дворе, где мачеха ждала в надежде хоть мельком увидеть, как отца переводят в тюрьму. Следующие четыре месяца отца держали в одиночной камере. Мачехе и личному врачу отца позволяли навещать его в определенные дни, но при свиданиях всегда присутствовал кто-то еще. Свидания проходили в комнатке рядом с тюремной канцелярией, которая обычно была переполнена другими узниками и их посетителями. В дни, когда свидания не разрешались, мачеха носила в тюрьму тяжелые корзины с продовольствием и посудой и несла назад посуду, оставшуюся от прошлой передачи.

Она не жалела сил, пробуя все для спасения мужа; она воспользовалась всеми своими связями, часами ожидая важных тогда людей, терпеливо глотая унижения, даже оскорбления. При ее искренности и порывистости ей иногда было крайне трудно удержаться от сердитого ответа. Она надеялась: если даже невозможно будет добиться освобождения отца, по крайней мере можно будет перевести его в тюремную больницу, где условия более приемлемы. Неустанно обходя большевистских начальников, бедная женщина пыталась хоть что-то выяснить о судьбе своего сына Володи, от которого не было вестей с июля. Молчание, на которое она натыкалась повсеместно, должно было разбудить ее подозрения, но она упорно верила, что ее сын бежал.

Отец, после своей болезни во время войны, очень ослаб; он должен был находиться под постоянным наблюдением лечащего врача и соблюдать диету. Доставать еду было трудно; то немногое, что было, покупалось по грабительским ценам. Все свободное время мачеха продавала вещи, чтобы выручить хоть сколько-то денег, и доставала то, что мог есть отец. Хотя она обосновалась в Петрограде, чтобы быть ближе к отцу, часто ездила в Царское Село к своим дочерям, моим единокровным сестрам, которые там оставались. Ирина и Наталья, которым тогда было пятнадцать и тринадцать лет, жили в постоянной тревоге. Они не только волновались за отца, которого обожали, но и сами жили в окружении опасностей. В дом часто вламывались пьяные солдаты, обыски обычно устраивали по ночам. Мачеха не знала, что делать.

В сентябре убили печально известного Урицкого, председателя ЧК. Последовали страшные репрессии и массовые казни. Княгиня Палей дрожала. Отец рассказывал, что по ночам он слышит тяжелые шаги в тюремном коридоре. Открывались и закрывались двери камер. Днем, когда узников выводили на прогулку, он замечал исчезновение знакомых. Каждую ночь отец ожидал услышать шаги у собственной двери и щелчок ключа в замке, увидеть за дверью, которую внезапно распахивают, группу солдат, которые явились за ним. Он ждал, что услышит свой смертный приговор. Тревога истощала его физически. Но он сохранял выдержку и никогда не выказывал раздражения. Наоборот, видя тревогу мачехи, он старался поддержать ее дух, вселить в нее надежду. Он даже находил в себе мужество смеяться над своим ужасным окружением. Он словно не замечал неудобств, оскорблений и унижений.

Тем временем дом отца в Царском Селе, который, из-за его больших размеров, семья оставила несколько месяцев назад, конфисковали под отдел советского искусства и устроили там музей. Из личных вещей мачехе позволили взять только иконы и фотографии. Потом ее и моих единокровных сестер выгнали из дома моего кузена Бориса, в котором они с отцом поселились после того, как вынуждены были покинуть собственный дом. Княгине Палей пришлось собраться за несколько часов. Они с девочками переехали в Петроград, где устроились в двух комнатах, сохранив одну служанку.

В начале декабря отца наконец перевели в тюремную больницу. Мачеха вздохнула с облегчением. Его держали в чистой палате с белыми стенами и настоящими окнами – приятная перемена после четырех месяцев в темной камере. Единственную трудность составляло расстояние – больница находилась далеко от той части города, где жила княгиня Палей. Походы туда и обратно с тяжелыми корзинами истощали ее силы. Почти всю дорогу ей приходилось идти пешком, трамваи ходили только в центре города. Кроме того, у нее начались боли из-за опухоли в груди. Один или два раза она позволила девочкам пойти вместо себя – они так хотели помочь! – но после того, как Ирину сбила машина, которая даже не остановилась, мачеха больше не смела отпускать их одних. Однако ей позволили навещать отца чаще, проводить с ним больше времени и говорить с ним в его палате без свидетелей. Надежда ее росла; она удвоила усилия в попытке освободить его из тюремной больницы и поместить в частную лечебницу.

В то время несколько человек предлагали помочь отцу бежать. Тюремная больница охранялась не слишком строго, и отец вполне мог оттуда уйти; но он отказался от своего шанса на свободу, боясь, что, бежав сам, он станет причиной гибели своих кузенов, которые находились в тюрьме. Княгиня Палей воспользовалась предложениями о помощи для дочерей, моих единокровных сестер. Она отправила их к друзьям в санаторий в Финляндии, не сомневаясь, что там они будут в безопасности.

В Рождество, придя на очередное свидание с отцом, мачеха стала свидетельницей большого переполоха. Вскоре она узнала причину. Власти обнаружили, что надзор в больнице слишком слабый, и поменяли всю администрацию. В тот день они с отцом виделись в последний раз. Что бы она ни делала, ей больше так и не удалось получить разрешение навестить его. Она была в отчаянии, но продолжала таскаться по снегу в больницу два или три раза в неделю с тяжелыми корзинами. Она ждала снаружи, на холоде, надеясь увидеть его хотя бы мельком через окно, не обращая внимания на охранников, которые пытались прогнать ее ругательствами и ударами прикладов. Время от времени наградой ей служила записка, которую выносили сестра милосердия или санитарка. Визиты врача тоже прекратились, и отцу было совсем нехорошо. Так прошло больше месяца.

Наконец 28 января в больнице ей сказали,